– Вам что, больше делать нечего, сильнейший яд запивать лекарством, – отчего-то возмутилась мама.

И добавила, что самое лучшее сейчас – это полный покой. Лечь спать.

– Но я не могу сейчас спать, мне же больно голове, – возразила она.

– Да, ей же больно, она не может сейчас спать на голове, – поддержал её папа.

Она немножко подумала. И объяснила:

– Ну, я вообще не могу спать на голове, а не только сейчас, я ж не йог.

Отец, до этого смотревший очень напряжённо, вдруг отвернулся. И произнёс другим голосом:

– Ну, ладно. Разговаривает – значит, жить будет.

Она выпила тёплого чаю с вареньем, срочно стянула блин из холодильника. Наскоро прожевав, охая, зашла в комнату.

– Зря, – проворковала мама, уютно устроившаяся в кресле.

– Да пусть ест, – возразил отец, сидящий в другом кресле. – Может, полегчает.

На его высоком лбу лежали тревожные морщины.

Мама, отпив кофе, очень изящно держала чашку кончиками пальцев.

Она, охая, ахая и кряхтя, улеглась на диван и кое-как уложила на подушку голову.

Может быть, ей что-нибудь нужно, поинтересовался отец.

Да пусть она уже спит, предложила мама.

– Вот дьявол, всё-таки надо было в больницу поехать, – сквозь зубы пожалел отец. И посмотрел на свою дочь. – Надеюсь, во сне плохо не станет.

Тут она неожиданно вспомнила про старые документы.

– Они наверху, – сказала мама, – спрятаны в антресоли.

– Дорогая, принеси, пожалуйста, – попросил отец, – пусть посмотрит, если ей так хочется. А то ей сейчас тяжело ходить.

– Ещё или уже, – съязвила мама, эффектно вспархивая с кресла.

– Дорогая, ну ты совсем, – и папа покачал головой в горькой задумчивости.

– Но я одного понять не могу, – сказал он, когда мама вернулась со старой картонной коробкой. – Я же столько раз подходил к этому дуплу! И заглядывал в него… Там никогда не было никаких шершней.

– Ты же не намазываешь вареньем голову с утра пораньше. А кое-кто наверняка не вымыл после блинов руки и запустил их в волосы. Шершни обрадовались, что варенье само в гости пришло, – объяснила мама.

– Я пальцы вытерла салфеткой, – простонала она. – А волосы вообще не трогала.

Осторожно ощупав свой затылок, она спросила, что же всё-таки в том дупле.

– Да там сова жила, я хотел тебе показать, – вздохнул отец.

И, резко положив ладони на деревянные подлокотники, оттолкнулся и пружинисто поднявшись, вышел из комнаты.

Мама вышла следом, плотно закрыв за собой дверь.

Она полежала немного, собираясь с мыслями и чувствуя сильную тошноту.

Само пройдёт, думала она. Но само не проходило, ей стало совсем дурно.

Она с трудом встала с дивана и пошла на двор, к удобствам – еле ступая и чувствуя, как нарастающе жарко и мучительно отдаётся в голове каждый шаг.

Через полчаса вернулась, пошатываясь, уже умытая из рукомойника тепловатой водой. Влажные пряди волос прилипли ко лбу.

Проходя веранду, виновато посмотрела на родителей.

– Значит, так, – внушительно сказала мама, – до ужина ничего не есть и не пить, организм должен сам справиться.

– По-моему, чай бы ей сейчас не помешал, побольше. Или вода, – подсказал папа.

Она не стала слушать мамины возражения и ушла в комнату.

Устроилась на диване так удобно, как только могла, лёжа на правом боку и пытаясь не думать о ноющем опухшем плече и раздирающей голову пульсации.

Собралась, наконец, с мыслями и запустила руку в коробку.

Вот бабушкин аттестат, вот трудовая книжка. Вот дедушкино удостоверение. А вот брачное свидетельство другой бабушки.

Она неторопливо и бережно перебирала корочки и бумажки. Вчитывалась в сухие официальные строки, вобравшие в себя годы и десятилетия живых человеческих мыслей и дел. Вспоминала близких людей, которых уже нет…