– Видишь, – с удовлетворением произнес Евдоким Афанасьевич. – Можешь же думать, когда хочешь!

На кухне Баська столкнулась с Никанорой, которую усадили подле печки, на плечи набросили платок, а в руки сунули резную уточку с простоквашею. Перед Никанорой возвышалась белая гора свежайшего творога, присыпанная мелкою ягодой.

И чего ей там, наверху, не елось?

Ишь, сидит, ковыряется… страх потеряла! И вцепиться бы ей в космы, глаза бы бесстыжие, которыми она на батюшку поглядывала, выцарапать. И… и еще налысо обрить! А потом дегтем облить да в перьях извалять! Чтоб неповадно было честных купцов соблазнять.

Баська носом шмыгнула.

И бочком к порогу-то придвинулась. Она бы и вовсе ушла, да только… зверье кормить надобно и не медами, которых в комнату отнесли, верно, думая, что если ведьма, так ей и довольно.

– Бася? – Никанора поднялась было, но охнула, опустилась на лавку.

И лицо её бледно сделалось вдруг до того, что показалось, сейчас вовсе по цвету с печкою сроднится.

– Сиди, оглашенная, – махнула рукой кухарка, которую Баська сразу опознала, как самую главную, ибо была та больше и толще прочих. – Ишь, вздумала, непраздная да в дорогу… прикачало, небось.

От слов её Баську прямо-таки затрясло.

Это что получается… это…

Как?

Никанора да… не только замуж, а еще и… и чего тогда хмурая такая? Кривится, того и гляди, заплачет? Или она не хотела? Но такого не бывает, чтобы баба в своем уме да дитя не хотела. Али и вправду…

– А тебе чего надобно? – поинтересовалась кухарка, думать мешая.

Баська даже почти забыла, зачем шла. Но тут вспомнила:

– Творога надо. Свежего. И еще мяса, чтоб порезать меленько. Яйца не помешают…

– Не помешают… ишь ты!

– Это не мне, а ведьме! – на всякий случай поспешила заверить Баська.

– Ведьме, – протянула кухарка, разом помрачневши. – Нема!

И спиной повернулась.

Баська от такой наглости аж онемела. Ненадолго. С ней в жизни не случалось, чтоб надолго онеметь. И… и пускай она ныне падшая женщина, которую навряд ли замуж кто возьмет, но это еще не значит, что с нею от так говорить можно!

– А если хозяйке пожалуюсь? – тихо поинтересовалась Баська да огляделась, выискивая половничек, которым собственное мнение отстоять можно было бы. Оно, конечно, чужими половничками нехорошо пользоваться, но что поделаешь, когда собственного Баська не прихватила.

– Чегой?

– Тогой, что за постой уплочено! – рявкнула она, как некогда. И подбоченилась. И на кухарку поглядела, как подобает купеческое дочери глядеть на холопку. – И немалые деньги! А ты мне тут говоришь, что у тебя творогу нема! Да что ты за кухарка такая…

Баба покраснела.

Побелела.

И как заорет на всю кухню:

– Для ведьмы клятое нема!

– Что ты сказала? – Баська тоже умела кричать. – Какой клятое!

– Тише, – Никанора поднялась было, но охнувши, схватившись за живот, опустилась на лавку. – Не надо ругаться…

И голову помацала, еще больше скривившись.

– Тетка Матрена, вы дайте, чего просит, а то и вправду нехорошо получится… и Фролушка расстроится…

– Вот уж было кого бояться, Фролушку твово… – проворчала кухарка, но без былой злости. И творогу бухнула перед Баськой целую миску, да еще с горкою. – На от, нехай подавится…

– Она хорошая, – зачем-то сказала Баська, хотя нужно было ответить иначе, подобающе. А то ишь, взяли моду гостям перечить.

– Хороших ведьм не бывает!

– Бывает, – рядом появилась другая миска, с крупными куриными яйцами. И свежие, вона, даже не отертые, с былинками прилипшими да мелким перышком, что к одному, особо великому – небось, двужелтковое – приклеилось.

Его Баська вытащила и кухарке протянула.

– На два желтка, – сказала веско.