Ну и что. Во мне поднялось достаточно столь редкой злости. На глупость свою и беззащитность перед обстоятельствами.  Зато все еще оставалось надежда, что я была хорошая девочка и Дед Мороз довезет таки мой подарок. Разрулит все эти неприятности, и в Новый Год я войду уверенно и с улыбкой, а не безработной, одинокой и потухшей.

- Ты там уснула, что ли? - продолжал звенеть в ухе Марьянин голос, - Я говорю, что стою на другой улице, ты же знаешь, у вас там не припарковаться, а внутрь заезжать дорого. Добежишь ведь?

Вздрогнула, припоминая, как ветрено и холодно сегодня. На часы глянула - уже обеденный перерыв… заканчивается. Я и не заметила. И оделась быстренько. Приволокла чехол - значит отнесу. Не переломлюсь…

Что-то было в этой мысли, что-то, уколовшее прямо в грудь. Туда, где и так болело со вчерашнего дня. Оседало мутью. Но я решила потом ее додумать, мысль эту. В спокойной обстановке. 

На улице и правда мрак. Всегда удивляюсь: почему в Европе зима - это красивые пушистые снежинки, огонечки и радостные лица, обрамленные яркими шерстяными шарфами и шапками? А у нас все стылое, серое и черное… здания, дороги, машины, одежда. Мысли у людей. Хотя чему удивляться? Сама такая. С мыслями так особенно. Зато ничем не выделяюсь, да. Прям часть социума. Маленький винтик в большом механизме, пока что достаточно новенький, ладный и блестящий, чтобы его не отправляли на свалку. Неплохо же?

Марьянка сидела в прогретой машине и курила, едва-едва приоткрыв окно. С идеально уложенными волосами, накрашенная, в распахнутой шубке. Машина и шубка досталась ей от бывшего мужа. Сестра на два года была меня старше, но замуж уже сходила. И развелась. Последнее все комментировали, что “время сейчас такое”. Первое “ну конечно, к Марьянке очередь выстрается, не упустит своего женского счастья”. Мне доставалось только “Искра, а ты вообще собираешься на личную жизнь внимание обратить? Часики тик-так”.

Мы обе сейчас одиноки, но отношение к этому одиночеству будет ой какое разное, когда узнают, что я с Виталиком рассталась. Тоску внезапно почувствовала. А потом и раздражение на удовлетворенное Марьянино:

- Растрепа. Кто ж ходит так с распущенными волосами? Ты их собирай хоть...

Собирай. Рука дернулась рефлекторно и коснулась спутанных и каких-то влажных прядок, торчащих из-под шапки. Они и были собраны, только Поздняков сказал распустить. А я такая послушная девочка…

Снова укололо в районе груди.

Я руку медленно опустила, ничего так и не сделав.

- Так, платье давай мне, а то некогда сегодня. Суета весь день. А туфли не догадалась положить, да? Надо было тебе сразу сказать… Ладно уж, найду. Как у тебя дела, кстати? - спросила совершенно равнодушно, уже поворотник включая.

- Нормально, - ответила, сглатывая ком в горле.

- Ну беги, пока-пока.

Беги. Собирай. Сделай. Расскажи. Дай.

Как давно люди разговаривают со мной исключительно в повелительном наклонении? И как давно это стало нормой жизни?

Я не бегу назад. Не иду даже. Просто ноги переставляю.

Я будто в аквариум погрузилась глубоководный и теперь каждый шаг и вдох с трудом дается. Или  я давно так?

- Искра, тебя зачем звали-то? - и не заметила, что вернулась в издательство. К своему столу. На автомате. И Катька тут как тут. Похожа, кстати, на сестру мою. Не внешне - манерами. Этого я тоже не замечала. - О чем вы там с редакторами так долго общались. О… - она взгляд на лист бросает и округляет глаза. И рот. И от удивления, и от предвкушения, что вот, сейчас, ей что-то жареное подадут, - Ты что-то не то сделала? Они тебя увольняют, да? О-о... Ну ты правильно, что решила заявление “по собственному” написать, легче будет объяснить следующему работодателю...