Тут Евгения приметила ревнивую вспышку в грушинских глазах и поубавила энтузиазма:

– А что касается моего задания… Конечно, я очень мало в манеже пробыла, но почти не сомневаюсь: никто из этих девочек Климову не нравится. Там он совершенно самозабвенно увлечен верховой ездой, это его, извини за каламбур, конек, больше ничего не интересует. А тренершам Климов с его дурацкими шпорами вообще был профессионально антипатичен. Раньше, конечно, – сейчас-то они все наилучшие приятели! Никакими романами там и не пахнет. Зря мадам Климова поверила анонимке и позвонила тебе.

Грушин глянул исподлобья.

– Зря, говоришь? – повторил задумчиво. – Ну что ж, возможно, и зря.

Грушин стремительно прошел через приемную, бросив секретарше:

– Предупреди Сталлоне, что я к нему с гостьей.

Женя оглянулась на непривычно угрюмую Эмму, но сейчас было не до разговоров: побежала чуть ли не вприскочку за начальством.

«Агата Кристи» занимала на длинном этаже всего шесть комнат. В пяти из них Евгения бывала довольно часто, а в шестой – ни разу. Беспрепятственно входить туда могли только двое: сам Грушин и заведующий экспертным отделом Миша Кисляков. Этот кудрявый брюнет атлетического сложения был поразительно похож на знаменитого голливудского актера. Его так и звали в агентстве: Миша Сталлоне.

В отличие от своего киношного двойника Миша качал мускулы только на тренажерах и только в целях поддержания своего сногсшибательного имиджа. Девушки висли на нем гроздьями, знай успевай стряхивать. При этом он был умнейшим парнем, который больше всего на свете любил мир звуков. И даже не музыкальных, а звуков человеческого голоса. В «Агате Кристи» Миша Сталлоне основал отдел фоноскопической экспертизы. То есть работал с отпечатками голосов так же, как дактилоскопист – с отпечатками пальцев.

Конечно, такие лаборатории существуют при экспертно-криминалистических отделах УВД. Но далеко не во всех городах. И туда никак не пробиться частным сыщикам, особенно если дело разрабатывается без привлечения милиции. К примеру, налицо телефонный шантаж, а клиент настаивает на секретности, зная, что рыльце у него в пушку. Словом, Грушин считал лабораторию Миши Сталлоне золотым фондом «Агаты Кристи».

В это святилище Миша не допускал никого без санкции Грушина и даже на Евгению покосился с некоторой долей подозрительности. Даром что они все трое учились когда-то на одном юрфаке, пусть и на разных курсах, даром что пытался клеиться к ней в свободное от работы время! Хотя кто к ней только не клеился, да все без толку.

– Она позвонила мне на другой день после того, как Климов попал в больницу, – торопливым шепотом объяснял Грушин, пока Миша Сталлоне проверял и готовил к экспертизе две магнитофонные кассеты. – Звонок был междугородный, но вызывала не телефонистка – по автоматике набирали. Сказала, что дозвонилась из Франкфурта. Якобы мать ей сообщила о несчастье, и она решила прекратить слежку за мужем.

– Ну да, – рассудительно кивнула Евгения. – Как ему теперь за тренершами бегать, когда ребро поломано? Он ведь еще в больнице. Или мадам решила за милосердными сестричками пошпионить?

– Климова, кстати, сегодня выписали, – уточнил Грушин. – Но в том-то и дело, что слежка должна быть совсем снята. Однако деньги заказчица отзывать не станет: за хлопоты, мол. Муж и так наказан, в манеж он теперь не скоро сунется. И самой стыдно стало, что анонимщику поверила. Мол, тогда вгорячах позвонила мне, а потом рассудила, что не стоит губить пятнадцатилетний брак из-за случайной оплошности, тем паче недоказанной. Надо уметь прощать и все такое прочее.