Отец замолчал. На лице Тихона так и застыла озадаченно взлетевшая бровь.

– Ты помнишь, как ты, когда был маленький… Лет шесть тебе было, как раз накануне нашего с мамой развода, мы тебя с дедом Колей сюда привезли. Ты такой счастливый был, в первый раз в деревне! – отец улыбнулся, – Ещё с прадедом всё спорил: «Ты не Тиша, – ты ему говорил, – Тиша это я!» Смеялись тогда…

– Пап, я этого совсем не помню… к сожалению, – серьёзно произнёс Тихон. Выходило, что у него прошла целая жизнь, тридцать лет, а он помнил что-то совсем другое.

– Ну ты мелкий ещё был, забылось, – отец поджал губы и нахмурился. – Жалко, конечно. Если б я попытался хоть удержать Аллу… маму твою от развода, поговорить там, сделать что-то, то иначе бы всё было. А так, вот, считай, нашей семьи-то особо и не было в твоей жизни. Только мамина… – он тяжело вздохнул. У Тихона защемило сердце. «Ну как не было! А дед! Ведь он так его любил…»

– Так я, получается, – осторожно заговорил он, – больше и не бывал здесь, в деревне?

– Ну, получается, так. Вот лето двадцать с лишним лет назад тут провёл, перед школой, а потом мамка тебя увезла в Москву, и всё, больше не пускала… Да это я, брат, виноват! – с горечью сказал отец и многозначительно хлопнул тыльной стороной ладони себя по воротнику.

– Жалко это, пап. Ну что поделать…

– А дед Тихон-то как о тебе потом говорил! «Всю жизнь мою, – говорил, – у меня выспросил! Сыщиком будет!», да… – отец ещё помолчал, задумавшись, – А ты-то какой отсюда приехал! Мать твоя прям чуть не жаловалась на тебя! – отец хрипло хохотнул, – «Сын твой, – говорит, – Всю дорогу свистит! Дед Тиша, мол, научил». Вроде как с птицами ты разговаривал…

Тихону вновь стало неуютно. Воспоминания в его голове расслаивались и таяли, явь будто пересекалась с воображением. Он часто вспоминал, как дед «разговаривал» с птицами, а теперь вдруг усомнился в самых непреложных, заложенных ещё в детстве, вещах. «Или это не дед был? – думалось ему. – Да, наверное, это был прадед…». Отец молчал, глядя влажными глазами куда-то сквозь пространство, а Тихон из последних оставшихся сил старался упорядочить плавающие в сознании мысли. Он снова открыл бутылку и только поднёс горлышко к губам, как его качнуло вперёд: автобус затормозил.

– Кладбище, приехали! – лениво гаркнул водитель, крякнул ручником и открыл двери. Морозный воздух ворвался в «пазик» и мигом развеял тяжёлую тишину. Кряхтя, поднялась с сиденья Галя, открыла глаза задремавшая старуха Майя. Отец хлопнул Тихона по плечу и тоже поднялся. Короткая поездка кончилась, и начались похоронные хлопоты – обычный способ деятельно отложить печальные мысли, сожаления и воспоминания.

Прадеда похоронили там же на кладбище, где лежали его жена и сын. Под высокими елями, среди зимней сказочной тишины, нарушаемой редкими птичьими голосами. Когда, после непродолжительного прощания могильщики закрыли гроб крышкой, Тихону стало страшно и тоскливо одновременно. На его жизнь пришлось ещё совсем немного похорон, и он не знал, можно ли привыкнуть к этому соприкосновению со смертью. Молоток похоронщика привычно застучал, забивая первый, второй гвоздь, и глухой звук каждого удара как бы ставил точку, проводил почти осязаемую черту между человеком, который просто лежал с закрытыми глазами, и мёртвым телом.

Гроб опустили в вырытую могилу. Сердце Тихона забилось неровно, через запятую делая неожиданные паузы. Он вдруг подумал, как много он упустил. У него могло быть столько лет, полных встреч, задушевных разговоров и прогулок с прадедом, о котором он только слышал от дедушки… И вот он, его герой, выживший, но одновременно ушедший в небытие.