Она смотрит на меня, пытаясь понять.

У сестры совершенно превратное представление о моей сексуальной жизни. Она думает, что я на переднем крае борьбы за свободную любовь, что у меня часто случаются свидания на одну ночь и для меня это так же легко, как для нее – выпить чашку черного кофе. Я никогда не давала себе труда развеять это заблуждение и объяснить, что у меня были только те бойфренды, о которых она знает. Эстер почему-то считает, что я не нашла никого стоящего потому, что слишком несерьезна. Я предпочитаю, чтобы она считала меня несерьезной, нежели печальной.

– Не думаю, что у нас Робином что-нибудь вышло бы. Он твердил, что не верит в верность единственному человеку, ведь он не застрял в шестидесятых. Мы были просто кораблями, проходившими мимо друг друга в дерьме.

Наши взгляды обращаются к Майло, но он что-то шепчет Паплу.

– Прости, – шепчу я Эстер.

– Осторожнее. Он сейчас как чертов попугай, – шипит она. Затем продолжает уже в полный голос: – Какая пустая трата времени! Тебе уже тридцать. Конечно, тебе нужно что-то более надежное.

Она говорит в точности, как мама. И я сразу же ощущаю в себе бунтарский дух тинейджера.

– Не знаю, хочу ли я предложения руки и сердца. Но действительно, было бы неплохо встретить кого-то более преданного. Такого, кто не станет заниматься эс-е-ка-эс-ом с другими женщинами.

Эстер постукивает кончиками пальцев по ручке кресла.

– Кого же ты ищешь? Я пытаюсь представить его.

Она говорит, как Рэв. Это глупо, что я слишком уж стараюсь? Выпендриваюсь? Папа однажды сказал мне, что я обожаю выпендриваться, но при этом терпеть не могу быть в центре внимания. «Парадокс, который ты разрешишь в один прекрасный день». Увы, папа никогда не увидит этого дня.

– Я сильно подозреваю, что моя половинка не существует, – шучу и, взяв горсть фисташек из фарфоровой вазочки в форме листа на кофейном столике, принимаюсь их чистить.

– А я уверена, что он существует. Просто…

Так, сейчас начнутся поучения.

– Просто то, что кажется любовью в девятнадцать-двадцать лет, и то, что оказывается на самом деле, когда становишься взрослым, – это две разные вещи. Но некоторые из нас продолжают искать первый вариант еще долго после того, как пора от него отказаться, – говорит Эстер. Это больно ранит, особенно когда свежо воспоминание о вчерашнем вечере. Я молчу.

– Может быть, мое представление о том, какой должна быть любовь, отличается от твоего, – добавляет Эстер, совершенно превратно поняв мое молчание. Я знаю, что у нее благие намерения. – Вот что я хочу сказать: тебе нужно снизить уровень своих ожиданий. Ты же не собираешься искать кого-то, кто зажжет в твоем сердце огонь? И знаешь почему? Потому что сгорать от любви – плохая идея. Она разрушительна. Когда сегодня кто-нибудь описывает любовь, то обычно имеет в виду похоть.

Я тихо смеюсь, прикрыв рот рукою, чтобы не разлетелись кусочки ореха.

– Что тут смешного?

– «Снизить уровень своих ожиданий». Я застала Робина, когда он был по самые яйца в другой. Неужели может быть что-то ниже этого? Мне что, начать писать письма в тюрьму приговоренным к пожизненному заключению? «Дорогой Питер Сатклифф…»[41]

Даже Эстер фыркает.

Майло говорит:

– Яйца. Я-яйца.

– Майло! Помнишь наш разговор о том, что не следует повторять разные вещи? Тетя Джорджина говорила о яйцах под майонезом. Правда?

– Конечно. Они очень вкусные, – подтверждаю я.

– Майонез, – говорит Майло. – Яйца под майонезом. Майца.

– Да! – радостно кивает Эстер. – Майца! Э-э… – Она встряхивает головой и улыбается благостной материнской улыбкой. – А как зовут этого Эвока?