Яркий утренний свет заставил зажмуриться и спрятать голову под одеяло. Кровать показалась непривычно широкой. Бельё приятно пахло весенними цветами. Хочу поспать ещё, но сверху на меня что-то плюхнулось, и тут же началась возня, сопровождаемая оглушающим визгом: «Мамочка, вставай! Мамочка, вставай!» Я бы потерпела, активно симулируя сон, но возня переросла в бешеную скачку с криками: «Просыпайся! Утро! Просыпайся! Утро!»

Это не мог быть сон. Слишком правдоподобно запахи, звуки, ощущения сливались в картину привычного мне утра. Скинув одеяло, я схватила маленькое, щуплое тельце, крепко прижала к себе и только потом открыла глаза. Лисёнок, а это был именно он, тут же обиженно запыхтел и начал вырываться. Не обращая внимания на его недовольство, я зацеловывала его щёчки, ерошила мягкие огненные волосёнки и не верила, что наконец-то прижимаю к груди своего сына.

– Не целуй меня! Я уже большой, – запротестовал он, пытаясь уклониться от ласки, и я послушала его, перейдя к шутливой щекотке.

Против неё Лисёнок ничего не имел и заливисто визжал, то подставляя под мои пальцы бока, то уворачиваясь. Я тоже смеялась, но по щекам градом катились слёзы. Такую сцену и застал Максим, войдя в спальню.

– Зачем разбудил маму? – он присел на кровать и перетянул смеющегося сына на колени.

Лисёнок ничуть не смутился строгого тона и принялся выкрикивать:

–Хочу на каток! Хочу на каток!

– Что случилось? – Максим с удивлением провёл рукой по моей щеке. – Почему ты плачешь? – Просто счастлива, что вы у меня есть. Не представляю жизни без вас.

– Глупенькая, – он легко коснулся губами моего виска, обнял одной рукой меня, а другой притихшего Лисёнка.

Не знаю, сколько мы просидели так. Мне бы хотелось, чтобы возникшее ощущение близости и счастья длилось как можно дольше, но у Максима были свои планы.

Он поднялся с кровати и подхватил Лисёнка:

– Не знаю, как ты, а твоя семья, очень голодна. Пойдём завтракать. Иначе всё остынет.

Всё ещё не веря в происходящее, я накинула халат и послушно пошла за мужем.

Стол на кухне накрыт. На тарелке золотятся румяные гренки. Чай заварен. Тонко нарезан сыр и сервелат.

– Лисёнка уже накормил кашей, – отчитался Максим, наливая кипяток в кружки.

– М-м-м, как вкусно, – простая еда показалась потрясающей.

– Да ладно, не льсти мне, ешь быстрее, и гулять поедем. Лисёнок уже извёлся от нетерпения.

Я растерянно жевала бутерброд, пытаясь понять, как очутилась дома.

Мои сны раньше были бессвязными, странными и практически не оставляли после себя воспоминаний. Но сейчас я до мелочей помнила приснившийся ночью кошмар. Незаметно от Максима я ущипнула себя за руку. Больно. На коже остался след от ногтей. По идее, такая простая проверка должна была успокоить меня, но я не могла избавиться от ощущения, что что-то не так.

– Какое сегодня число? – спросила я у Максима.

– Второе.

– А месяц?

Максим поднял брови, а Лисёнок, занимавшийся перетаскиванием вишен из вазочки с вареньем в кружку, даже оставил своё занятие и уставился на меня, скопировав выражение лица отца.

– Январь, Марин. Кажется, вчера кто-то перепил шампанского.

– Наверное, перепила, – согласилась я и тут же огорошила Максима следующим вопросом. – А с кем?

– Мама и дядя Боря приходили вчера.

– А Новый год мы как отметили?

– Марин, что с тобой? – в глазах мужа отчётливо читались тревога и непонимание ситуации, но ответ я всё же получила. – Посидели как обычно, семьей. Мама, папа были. Лисёнку подарили огромную железную дорогу.

Максим промолчал, а потом задумчиво добавил:

–Ты пугаешь меня, Марин. Голова не болит, не кружится? МРТ изменений не показала, но ты же знаешь, что для диагностирования сотрясения имеет значение и субъективная симптоматика.