– Спасибо.

– Да ладно тебе, благое дело сделал, – широко улыбнувшись и сверкнув золотыми коронками, он переключился на тётю Валю. Не видя смысла вникать в их беседу, я повернулась к окну. Мимо проплывали серые унылые многоэтажки. Затем они сменились разномастными частными домиками, а за домиками потянулись бесконечные заснеженные поля, изредка разрываемые чередой корявых чёрных деревьев. Часа через полтора вид из окна снова стал разнообразнее, теперь за холодным стеклом мелькали заборы, за которыми прятались невысокие дома с дымящимися трубами. Ни одно из названий населённых пунктов, которые мне удалось прочесть на столбах, не показалось знакомым, впрочем, как и сама местность.

– Куда мы едем? – я немного встревожилась: как завезут куда-нибудь.

– Домой, дурёха, в Гальцево, – Вася улыбнулся мне через плечо. – Сейчас повернём, и, можно сказать, дома.

Теперь я более внимательно всматривалась в пробегающие мимо дома и магазинчики в стиле «сельпо», надеясь увидеть то, что всколыхнуло бы мою память.

– Станция Березай, кому надо, вылезай, – громко огласила тётя Валя, когда машина, издав кашляющий звук, остановилась у деревянного полусгнившего забора. Наверное, больше для приличия, она пригласила дядю Борю зайти в гости отметить моё возвращение, но он отказался.

Здесь было холоднее и ветренее, чем в городе. И даже небо отличалось. Там оно слепило глаза ультрамарином, здесь же давило своей серостью. Казалось, ещё немного, и оно рухнет на голову. Дорога грязевым месивом перечёркивала полотно снега, простирающееся от заборов с одной стороны улицы до другой.

Выпустив выхлопной трубой чёрный дым, жигулёнок дяди Бори задребезжал и попятился от забора. Валентина сняла со столба кольцо из проволоки, призванное удерживать ветхую калитку закрытой. Кирпичный домик, распахнув синие облезлые ставни, уставился на меня небольшими окошками, пытаясь разглядеть во мне хозяйку. Ключ от дома висел на видном месте на гвоздике, вбитом в перекладину крыльца. Женщина отомкнула дверь и пропустила меня вперёд. На пороге я споткнулась о валяющуюся в беспорядке мужскую и женскую обувь и остановилась в нерешительности. В нос ударил запах сырости. Немудрено, что по одной из стен вверх ползли серые пятнышки грибка. Часть веранды была отведена под кухню. Плита, к которой прижался красный газовый баллон, соседствовала со столом, покрытым выцветшей клеёнкой. У другой стены раковина без крана, стол-тумба с эмалированным ведром, на крышке которого стояла алюминиевая кружка. Невысокий советский холодильник, дрожащий от собственного гула и настенная вешалка с ворохом тулупов, фуфаек и курток дополняли удручающую картину.

Рука потянулась к пуговицам, но Валентина остановила меня:

– Не раздевайся пока. Дом стылый, не протапливали ещё, сразу за тобой поехали.

Под ноги она кинула мне тапочки в мелкий цветочек.

– Давай сапожки помогу снять, – она наклонилась ко мне, заметив, что я долго вожусь с молнией. Замёрзшие пальцы слушались с трудом.

– Я сама, – буркнула я сквозь зубы.

В следующей комнате, очевидно, гостиной, в первую очередь бросалась в глаза огромная старомодная стенка. Лет пятьдесят назад такие были в моде. За стеклом пылились сервизы с золотой каёмкой, хрусталь и фарфоровые фигурки. В центре на тумбе разместился большой ламповый телевизор. Напротив – диван, застеленный ярким покрывалом «под велюр» с красными маками на синем фоне. Покрывало совершенно не сочеталось с бордовой скатертью с бахромой, покрывающей стол у окна. И, как в самой настоящей деревне, здесь была кирпичная печь, на ржавой чугунной поверхности которой стоял закопчённый котелок.