? без единого вздоха спешки как вырховный нахлыщ он и был, и ни капли не сожалея, состроит он праздное сухопутниково лицо, укоренит иервеккера^>5 карандаш во внешке своей подслушки и тогда, шепелявя, болтобошенную парнеллу, чтоб убить время, и хлопотея всё от него возмёртвое чтоб подумать что под покровами Янсенса Хреста^>6 бы любой причлинный сын Альбиогойцельмена^>7 что побывал в универститетской думке, взяв в заем намек вдомек и принется рассказывать всей интеллигенции допущенной к этим тамилёгким самталёгким^>8 разговозгласам (с тех пор, все еще и пред же врачевателями, купцовыми адвокатами, колокольными поллитиками, сельскохозяйственными манихалтурщиками, сакризничими Чисто Речного Общества, филантропиками заседающими на как можно больших скамьях вокруг панестетического^>9 одновременно) целую в-жизнь-длиной свинще́нную историю своего всего низкого пройдохлого существования, понося покойных предков каковы бы ше́льмцы ни были и одно мгновенье тарабухая из упущечных неосторужей (пох!) про своего прославленного превосходного Поппамора, Мра Хумхума, кого история, климат и развлечение сделали первым из его клана и вечно долгана, хоть Ебеса́ ушит ак^>10 сколь б ему пеняли ни в лицо, и еще мгновение наобормот, изрыгая троекратное да здёвствует (пах!) за своего гнилого маленького призрака какого-нибудь Пеппербека^>11, Мра Химмишимми^>12, упадучего, провонного, легкоушленного, боестолкового, трепливого, придурчивого, тридцать седьмого среди разбойников^>13 и вечно нижнего пильщика, пока ниод не знаел как домашет дёма могло быть, давая непрошенное свидетельство от лица отсутствующего, такое же речистое как вода с карниза тем присутствующим (которые тем временем, с возрастающим отсутствием интереса к его семантике, позволяли различным подсознательным ухлыбкам прослюниться медленно по своим рыблищам), бесхознательно объясняя, к примеру, с дотошностью гранича на безумном, различные значения всех отличающихся иностранных частей речи он злоупотреблял и пе́стрюя каждую ложь безусадочную обо всех других людях в этой истории, опуская, конечно, предсознательно, простую сцуть и месть и парсуну они загнав его в угол насчет пока не было там и кемарика среди них кроме как совершенно разо́бманутого по пятам на всю катушку декламацией сей канители.

Он сам собой разумелся что любой додик неприязнил что-угодно как бы то ни было приближающееся к простой прямолинейной стойке или сокрушительной заваг'ушке, так часто как призывали его судействовать любой октагональный спор среди сленгохуищ, законченный сливалец же вечно терся плечами раньше с последним говорителем и жателей трящиками (рукосновение что есть речь без слов) и соглашался с каждым словом едва лишь пополам произнесенным, прикажь мне!, твой слуга, добро, я вас чту, как, мой сеер? подвыпить только! совершенно правда, гратиас, я твой, вишь шта слышу?, именно так, пожалуй то, мня уверен?, соверное, ясен перец, и не говори, апасафелло, мучась грязиясь, есть ли возогня-мне?, есть ли гаэлички-тебе?, за ваше доброго себя, ваша чертсть, а затем сразу фокусировал свое непредувзбалвешенное внимание на следующего октагониста что смог привлечь слушателя взгляд, спрашивая и умоляя его из своего жалобливого одномигунца, (hemoptysia diadumenos^>1) не было ли там чего-хочешь в этом мире он мог сделать чтоб угодить ему и переполнить его сногблазнителя для него еще хотя б разок.

Одной бомбзмятежкой ночкой (ибо его отбытие сопровождалось тяжелым про́ливнем) не недавней чем тыщенку дождей тому назад было к нему поэтому отношение что близко напоминало насилие над клирчностью, бивая надираем попа весь неподозревающе через заброшенную деревню