Этот «кадр» ему напомнил карманников. Андрейка знал, что в уголовном мире эта категория преступников ценится и уважается очень высоко. За мастерство. Но наш герой презирал их всем сердцем, считая самыми мерзкими и ничтожными представителями уголовного мира. А мастерство их почитал ничего не значащим. Пустым.

Причина такого отношения была проста – они забирали последнее. Вот едет работяга с работы. Везёт зарплату в кошельке. И раз – зарплаты нет, украл карманник. Вытащил вместе с кошельком. А дома работягу ждёт жена и дети. И им нужно что-то есть…

Андрей ещё мог понять, когда последнее забирали во время войны. Таковы извечные правила игры, ибо горе побеждённым. Но в ситуации с карманниками никакой войны не шло. Они просто оставляли людей без средств к существованию.

Это было для него почему-то очень важно. Проходимца, который сумел украсть деньги у богатого, он ещё мог уважать и даже отмечать его находчивость, предприимчивость и прочие выдающиеся качества. А вот того, кто пытался забрать последнее, – нет. В его мире на этих людей не распространялось закон, милосердие и прочие подобные вещи. В его мире таких людей надлежало давить при случае любым подходящим способом. Как вшей или блох.

У всех свои «тараканы». У Андрейки были вот такие.

Так или иначе, но Андрейка запомнил этого дельца и взял на карандаш. Чёрт его знает – получится или нет ему за это отплатить. Но он постарается…

Потом.

Сейчас же перед Андрейкой стояла куда более важная задача. Лето летом, но жить, как заяц, под открытым небом он не хотел. Да и к осени-зиме требовалось подготовиться. Так что он со своими ребятами занялся постройкой землянки.

Конечно, до холодов можно было и сруб поставить, чтобы престижнее. И они втроём бы справились. Но до холодов у них и других дел хватало. Ему ведь требовались деньги для того, чтобы «упаковаться» для получения в наследство отцовского поместья. Так что нужно было основательно потопать, чтобы по весне хорошо полопать. А сруб? Сруб подождёт. Может, по будущему году он и займётся им. Пока же наш герой решил заняться землянкой. Тем более что она тупо теплее, дешевле и проще в возведении.

Место для неё он присмотрел ещё тогда, когда с Егоркой первый раз обходил округу. Это был холм, располагавшийся на небольшом удалении от реки, но, в отличие от сгоревшего дома бати, с реки совершенно не просматриваемый, так как отделялся от неё лесом. В какой-то мере спорная позиция. Но Андрейку она устраивала в большей степени, чем жизнь на виду.

– И то верно, – кивнул Егорка. – С реки то вон – пепелище лишь видно.

– Ежели татары пойдут, не заметят? – спросил Устинка.

– А чего нам татары? Ныне, мню, у нас недруги иные. Верно я говорю?

– Верно, – кивнул Андрейка.

– Неужто Агафон гадость какую учинит?

– Агафон? Он спужается связываться. Я ведь Афанасию рассказал про краску. И тот этого жирного борова крепко возьмёт за мягкие места. Хотя может и он подгадить да татей каких навести.

– А кого опасаешься?

– Никак я в толк не возьму, отчего отцовы друзья-товарищи меня всё зовут в послужильцы. Им что с того?

– Как что? – удивился Егорка. – Ежели ты пойдёшь к ним послужильцем, то поместье это тебе не унаследовать. А землица здесь расчищена и годная. Значит, явившись на смотр десятинный, можно будет себе её испросить. Если добро выйти да послужильцев поставить более положенного. Хотя бы на смотр.

– А так можно?

– Отчего нельзя? Сговориться можно легко с городовыми казаками[25] или ещё кем из иных за полтину, дабы выехать на смотр. Так иной раз промышляют.

– А чего иной раз? А чего не всегда?