На часах была половина восьмого. Полтора часа на экспозиции. Это не Лувр и не Третьяковка, должно хватить. Я вхожу.

Почему общество ценит то, чего нет, но заставляя поверить, что оно есть. Потомки будут смеяться над нашим образом жизни, проклиная постмодернизм.

Люди и наблюдатели разбрелись по галерее, зона экспозиций была пуста. Люблю оставаться один на один с лиминальными пространствами и погружаться в них. И это был мой вечер. Никаких введений или кратких историй из биографии фотографа не было, просто пустая стена перед шторой, отделяющей пространство галереи от выставочного. Только одна надпись: Jamais vecu (рус. жаме векю – «никогда не пережитое»).

Отдёрнув штору, я зашёл в тёмный зал. Бросившаяся в глаза первая фотография вызвала у меня какое-то странное чувство. На ней был изображён барабанщик с установкой в углу пустой комнаты, а за ним как будто кто-то стоял. Игра теней или игра разума? Моё лицо непроизвольно, точнее, не поддаваясь контролю, сложило недовольную гримасу. Какое-то знакомое чувство передавала эта фотография. Участилось биение сердца. Тяжёлый выдох. Поморщенный лоб остался со мной, несмотря на то что я прошёл дальше. Не читая вывесок, я увидел на фотографии человека без лица, лежавшего на двуспальной кровати с позицией рук, как будто он был без сознания. И снова ощущалось чьё-то присутствие на этом кадре. Интересно, на меня одного так влияют данные экспозиции? Этот фотограф не промах, достоин ажиотажа на своей выставке. Я только в начале, а уже схватил эмоциональный всплеск. Неужели мескаль так подрывает меня? Надо идти дальше.

А дальше случилось то, что вызвало расширение моих зрачков и исчезновение сложенной до этого гримасы. Я перестал слышать своё дыхание, а ноги непроизвольно подогнулись, но я устоял.

Чёрно-белая фотография передавала зелёный цвет глаз запечатлённой на ней девушки. Я знал её. Невозможно забыть эту улыбку ангела. Она как будто была рядом со мной. Здесь. Сейчас. В этой реальности.

Я знал эту фотографию. Я знал и место, и фотографа. Этого не может быть. Выдох. Этого не может быть. Ладно, соберись. Не теряй рассудок. Иду дальше. Но дальше не было лучше. Я не успевал читать названия, так как жуть этих фотографий обнимала меня в темноте. «Арлекино» с улыбкой безумца, вызывающий чувство холода по спинному нерву, и «Руки медицинского работника», добавляющие панику. Бесцветные цветы, «Подполье древнего культа Московии», вызывающие слёзы «Глаза солдат и их матерей», бесконечное множество рептилий, «Разрушенный храм» и последнее, мерило-безумец из картинной галереи – «Деформий». Опьянение резко пропало, но появилась головокружение и потемнело в глазах. Всё, что я видел, не укладывалось в моей голове. Я присел на скамью. Я здесь один. Пульс в висках еле-еле перебивал звук чьи-то шагов.

Из лиминального мрака я увидел его. Деформий. Ужас, который издавало его лицо, возобновил мой давно забытый детский ночной кошмар. Я вновь почувствовал себя беспомощным 3-летним ребёнком.

– Наконец-то что-то достойное! – прошипел он.

У меня появились краткосрочные хлопковые слуховые галлюцинации.

– За 27 лет ты понял, что я от тебя ожидал!

Я не мог произнести даже слово. Моё дыхание участилось.

– Ты нашёл тот источник, который сделает из тебя великого фотографа. Никто ещё не уходил в сон и не возвращался со снимками. Ты первый. Ты обыграл меня в этой партии, и я оставлю тебя. Хочешь узнать, какая моя любимая фотография на этой выставке?

Я смог лишь отрицательно дёрнуть головой.

– Да ладно тебе, мог бы и из воспитанности поинтересоваться напоследок!