В комнате Эри усадили на крутящийся стул. Еще час назад она не устояла бы перед соблазном покрутиться, а сейчас приходилось сдерживаться. Ее ведь предупредили, что будут «серьезно разговаривать».

- Эри. Маленькая моя. – Елена Викторовна села в кресло, стул подкатила к себе. – Расскажи мне, как ты это делаешь?

- Что? – не поняла Эри. Подумав, сообразила: - А, кручусь? Ну… вот так. – Спустила ногу со стула и, оттолкнувшись от пола, легонько крутанула кресло. – Надо ноги поджать – и вж-ж-ж! Но я не сильно, видите? – тут же опомнилась она. - Я ничего не ломала!

- Бог мой, я не об этом. – Елена натянуто улыбнулась. – Я о том, что ты делала в коридоре, пока мы шли сюда… Ты решила, что мы с Григорием Алексеевичем чем-то недовольны, так ведь?

Эри опустила голову. Выдавила:

- Да.

- Почему ты так решила?

- Потому что Тимофей. Он… - определение нашлось не сразу.

- Встревожился? – подсказала Елена Викторовна.

- Да. – Эри обрадовалась новому «взрослому» слову. Повторила: - Встревожился!

- Ты это услышала, так?

Эри кивнула.

- Ты решила, что Тимофей боится, что мы с Григорием Алексеевичем будем тебя ругать, и… что ты сделала?

- Зазвенела, - не сразу, чуть слышно пробормотала Эри. Ей стало жарко и неловко. До сих пор не приходилось обсуждать со взрослыми то, как она звенит.

Елена Викторовна приподняла брови:

- Что, прости?

- Зазвенела, - повторил вместо Эри Григорий Алексеевич. – Судя по всему, так она называет этот процесс. – Врач сел перед стулом Эри на корточки. – А можешь сейчас позвенеть?

Эри торопливо замотала головой.

- Мы не будем тебя ругать. – Григорий Алексеевич взял Эри за руку. – Позвени, пожалуйста. Так же, как в коридоре. Можешь?

- А точно ругать не будете?

- Точно. Обещаю.

«Я хорошая, - несмело звякнула Эри. Подождала, убедилась, что обещание Григорий Алексеевич держит, и повторила уже смелее: - Я хорошая! Очень-очень хорошая!»

С удовольствием увидела, как врач расплывается в теплой улыбке. И вздрогнула от ледяного тона Елены Викторовны:

- Ну, вот. Пожалуйста, наглядная демонстрация. Надеюсь, теперь у тебя сомнений не осталось?

- Вы сами просили, - пробурчала Эри.

- Конечно. - Елена Викторовна улыбнулась. Не по-настоящему, но все же. И тон сбавила. – Сейчас мы просили сами, не отрицаем. Но вот что, Эри. Видишь ли… Так делать нельзя.

Эри сдвинула тонкие, едва заметные брови:

- Что – нельзя?

- Звенеть, - мягко объяснила Елена Викторовна.

Эри, ища поддержки, повернулась к Григорию Алексеевичу. Тот грустно кивнул.

- Совсем нельзя? – обескураженно переспросила Эри, - никогда?

- Боюсь, что так, - отозвался врач. – Разве что мы сами тебя об этом попросим.

- А просто, самой – нельзя?

Григорий Алексеевич качнул головой:

- Нет.

- Нет, - эхом отозвалась Елена Викторовна.

- Почему?! – Эри вертела головой, глядя то на одного воспитателя, то на другого – ей все больше хотелось расплакаться.

С таким единодушием взрослых, без единой лазейки, сквозь которую светилась бы надежда – если очень хочется, то можно – девочке редко доводилось сталкиваться. Не плакала пока только оттого, что боялась пропустить ответ. - Почему?!

- Видишь ли… Никто здесь, кроме тебя, звенеть не умеет. И слышать тоже.

Эри подумала и осторожно хихикнула. Кажется, у взрослых это называется «шутка». Ну, конечно, над ней шутят! Сейчас Григорий Алексеевич скажет что-нибудь смешное, и они вместе с ним и Еленой Викторовной будут долго хохотать.

- Я знаю! Вы шутите, - гордая тем, что догадалась, объявила Эри.

И приосанилась на стуле. Так ведь не может быть, чтобы не слышать, правда?

А Григорий Алексеевич грустно покачал головой:

- Увы, моя хорошая. Не шучу.