После неудачного покушения Василевский-старший пытался заключить с Прохоровым перемирие: Пашу отпускают, все довольны, никто никого больше не трогает. Но Валентин Геннадьевич не повелся, понимая, что Василиск, оказавшись на свободе, достанет Саню.

Отчим уже давно начал пробивать по всем возможным источникам слабые места Ираклия и нашел тех, кто был готов дать против него показания. Но люди боялись, а доказательств все равно оказалось мало для возбуждения уголовного дела против криминального царька. Слишком влиятельные люди его покрывали.

Ираклий знал, что под него «копают» и противостояние закончится для него либо сроком, либо побегом в теплые края без права вернуться на родину. Он бы уже уехал из страны, наверное, но сына не бросает, до последнего надеется закрыть его дело и забрать наследника с собой.

И вот вчера, словно призрак, Паша появился в «Бронксе». Зачем? Увезти Саню, конечно, чтобы объяснить, какая она плохая девочка. Глупо, у нее ведь охрана, а в клубе многолюдно, да и похитителя узнали бы на видеокамерах. Только хуже себе сделал. Эмоциональный, что поделать. Зато сразу ясно, что Василиск не оставит в покое скромную студентку, которая сначала разлила на него кофе, а потом, «обнаглев», вздумала засадить за решетку.

Саня замолчала, прервав воспоминания, и первый раз за долгий монолог взглянула на Стаса.

Они запарковались на обочине, потому что давно прибыли на место назначения – в Николину Гору, где находилась дача Прохорова. Пришлось остановиться, не доезжая, чтобы закончить разговор.

Стас барабанил по рулю пальцами, явно не зная, какие подобрать слова. Да и что тут можно сказать.

– Ты его любила?

– Не знаю… Хотя, нет. Нет! Временное помешательство, жажда острых ощущений, вот и все.

– Тогда ты будешь не против, если я его добью.

– Буду.

– Жалеешь его все-таки?

– Не его. Тебя.

Стас сидел в темных очках, но сейчас снял их и, потянувшись к Сане, крепко обхватил пальцами ее подбородок.

– Ты не виновата, слышишь?

Она освободилась от его прикосновения, высунула руку в окошко с опущенным стеклом и погрела ладонь на солнце.

– Да какая разница, кто, по твоему личному мнению, прав, а кто виноват. Есть факты. Логика событий. Мотивы. Тебе ли не знать. Не нужно меня обелять. Нет совершенных людей, все ошибаются. Это данность. Я лишь боюсь, как бы за мои ошибки в итоге не расплатились родные люди. Сам ведь мне о карме рассказывал.

Стас тихо выругался и вышел из машины; открыл для Сани дверь и подал ей руку, помогая выбраться. Она удивилась, но все же послушно ступила на песчаную обочину и вопросительно вскинула брови. Саня сбросила в машине обувь и стояла босиком на теплом песке. Она едва дотягивалась макушкой до линии плеч своего охранника и почему-то чувствовала себя очень ранимой, маленькой девочкой рядом с этим мужчиной, который, казалось, видел ее насквозь.

Арес обнял ее за плечи, ободряюще посмотрел в глаза и легко подтолкнул, заставляя отступать, пока не прижал спиной к нагретому металлу автомобиля. Они были скрыты от проезжающих по трассе машин, но Саня и так не слышала шума улицы. Ей хотелось плакать над старыми ошибками. Но она не была плаксой.

– У меня в груди что-то нестерпимо болит сейчас, похожее на сердце. Чувствуешь? – Стас был в тонкой футболке, без куртки, и августовская жара смешалась с теплом мужского тела и металла, заставляя Саню поддаться моменту, умоляя не протестовать. – Я тебя поцелую, светлая моя. Обычный дружеский поцелуй… вроде моральной поддержки, и ты наконец перестанешь заниматься самобичеванием, хорошо? Забудешь об одном мудаке и переключишься на другого хотя бы на минуту.