– Сей момент.

Через пару минут Щербина появился, неся в руках две пол-литровые кружки с крепким, почти чёрным чаем.

– Чай полярный, первый класс. Пейте, дорогие прыгуны, набирайтесь сил. Вот вам ещё по плитке шоколада. Заправляйтесь на здоровье.

Чай действительно был отличный. Горячий, ароматный. Я сделал несколько глотков, но пить что-то расхотелось. Я попытался занять себя каким-нибудь делом: стал заново привязывать унт, считать ящики. Потом внимание моё привлекли унты Медведева. Я впервые заметил, что они разного цвета: на левом мех серый с чёрными пятнами, а на правом – густо-коричневый.

Почему-то стал казаться тесным мой старый, видавший виды кожаный лётный шлем. Я всячески старался отвлечься от мысли о предстоящем прыжке.

– Закурим по последней? – вернул меня «на землю» голос Медведева. Мы задымили папиросами, делая глубокие затяжки. – Значит, Виталий, действуем, как договорились. Я пойду подальше к хвосту, а ты стань с противоположного края двери. Как услышишь сигнал, прыгай сразу следом за мной. Не то разнесёт нас по всему Северному полюсу. И не найдём друг друга. В наших шубах не шибко побегаешь.

Главные парашюты мы решили открывать на третьей секунде свободного падения, а затем, по обстановке, запасные.

Пока мы оживлённо обсуждали детали предстоящего прыжка, из пилотской вышел Чибисов – высокий, красивый, в коричневом кожаном «реглане». Человек он был решительный, властный, полный неуёмной энергии. Моё первое знакомство с Максимом Николаевичем не обошлось без курьёза. Однажды на аэродроме мыса Челюскин я дожидался оказии на базу номер один. Начхоз экспедиции спросил Чибисова, как поступить с доктором: ему надо лететь на базу, а машины загружены под завязку продовольствием. Чибисов на секунду задумался и изрёк фразу, ставшую впоследствии полярной классикой: «Грузить пельмени, медицина подождёт». Впрочем, как оказалось впоследствии, к медицине он относился весьма уважительно.

– Подходим к полюсу, – сказал Чибисов. – Ледовая обстановка вполне удовлетворительная. Много годовалых полей. Площадку подберём хорошую. Погода нормальная. Видимость миллион на миллион. Через три минуты начнём снижаться. Как, Медведев? Хватит 600 метров?

– Так точно, хватит, – отчеканил Медведев.

«Только бы побыстрее», – подумал я.

Самолёт сильно тряхнуло. Он словно провалился в невидимую яму.

– Начали снижаться, – сказал Чибисов, – ждите команды. А вы, товарищ бортмеханик, подготовьте дымовые шашки. Бросите их по команде штурмана за борт.

Димыч подтащил к двери ящик, вытащил две дымовые шашки, похожие на большие зелёные консервные банки, и пачку запалов, напоминавших огромные спички с толстыми жёлтыми головками, и стал ждать команды.

– Бросай!!

Бортмеханик чиркнул запалом по тёрке. Как только головка вспыхнула со змеиным шипением, он с размаху воткнул её в отверстие и швырнул шашку в приоткрытую дверь. За ней последовала вторая. Шашки, кувыркаясь, полетели вниз, оставляя за собой хвостики чёрного дыма. Задраив правую дверь, бортмеханик взялся за грузовую. Предварительно он уже успел растащить в разные стороны грузы, загромоздившие подходы к ней, он попытался повернуть ручку, но она не поддавалась. Бортмеханик дергал её что есть силы, обстукивал край двери молотком. Но всё впустую. Он вполголоса костил злополучную дверь, но она по-прежнему не поддавалась. Загудела сирена. Мы было приподнялись, но опять вернулись на место. Кажется, сейчас мы начали нервничать по-настоящему. Чувствую, вот-вот Медведев взорвётся. Но молчит, хотя по лицу его и сжатым губам вижу, чего стоит ему эта сдержанность. Всё. Время упущено. Медведев не выдержал: «Чёрт бы её побрал, эту идиотскую дверь. Паяльной лампой её прогреть бы». Механик виновато молчал, но идея прогреть дверь лампой ему понравилась. Он зажёг пучок пакли и поднёс его к зажиму, и, о чудо, ручка вдруг поддалась усилиям, и замок с сухим щелчком вышел из паза. Наконец-то! Метлицкий заложил крутой вираж. Пошли на второй круг. Из проёма двери в пилотскую высунулась голова в шлемофоне – это штурман Миша Щерпаков: