Не сдерживая слез радости, пожилая женщина коснулась плеча дочери. Ее «спасибо» прозвучало надрывно и тихо, от чего сердце у самой Василисы защемило:

– Мама, перестань лить слезы. Это уже невозможно! Лучше попробуй овощи. Соли достаточно?

Клавдия Евгеньевна сняла пробу и, не удержавшись, сморщилась.

– Пересолила, да?

– Тебе можно. Вам можно, – она коснулась еще совсем незаметного животика, – уже решили как назовете?

– Девочку Кристиной.

– Хорошее имя, – улыбаясь, она продолжала гладить животик дочери.

– Мальчика Артемом. Как папу.

Рука Клавдии Евгеньевны замерла, в глазах проскочил еле заметный холод.

– Не надо в честь папы.

– Почему? – искренне удивилась Василиса.

Женщина замялась. Как объяснить причину, не рассказывая правды? И сказала то, что первым пришло в голову:

– Я бы хотела, чтобы ты назвала мальчика, так же как звали твоего брата.

Затянувшаяся пауза заставила нервничать обеих. Клавдия Евгеньевна не хотела ворошить болезненные воспоминания и все же сделала это, заставив сердце забиться аритмично. Василиса, в свою очередь, не знала о брате ровным счетом ничего, кроме самого страшного – он пропал много лет назад.

– Если ты не хочешь, – поспешно заговорила мать, – я пойму и не обижусь.

– Все хорошо, просто… – Василиса начала усиленно перемешивать овощи, – имя таит в себе судьбу человека, и я боюсь…

– Что твоего мальчика постигнет та же участь… – закончила с тяжелым вздохом Клавдия Евгеньевна.

– Пусть лучше он вырастет таким же мечтателем, как папа. И станет путешественником, и объездит все страны, хорошо, мама? Не обижайся. И вообще пока никто не родился, так что и говорить не о чем. Сейчас на стол накрою, – и Василиса с улыбкой стала раскладывать столовые приборы.

Праздничный ужин был отменным: индейка была сочной и таяла во рту, все семь видов овощей были мягкими и насыщенными специями, даже морковь, что всегда получалась у ее Василисочки не очень хорошо, на этот раз удалась на славу. Ветчина, привезенная из Москвы, казалась в разы вкуснее питерской, сыр, маслины, крабовые палочки, семга слабого копчения, овсяный хлеб – все имело изумительный вкус. Клавдия Евгеньевна понимала, что мужу Василисочки очень повезло: в современном мире не каждая женщина двадцати двух лет умела так хорошо готовить. Дочки ее знакомых предпочитали заниматься финансовыми вопросами, тренажерными залами, личностным ростом и чем угодно еще, но только не стоять у плиты. Почему-то у них это считалось старомодным – куда проще сходить в кафе или заказать еду на дом. Ее Василисочка всегда готовила сама.

Впервые она встала к плите семилетним ребенком: сварила овсяную кашу и пожарила сладкие гренки. Уже тогда Клавдия Евгеньевна надеялась, что дочь займется кулинарией серьезно, но та предпочла работу дизайнера интерьеров.

«Такую работу может делать любой», – говорили все знакомые без исключения, но мать это не волновало. Она, в отличие от остальных, понимала, что дочь счастлива и занимается своим делом. Этого Клавдии Евгеньевне было достаточно. Она всегда старалась быть не просто матерью – подругой. Но сделать это, когда тебе почти пятьдесят, а дочери всего десять оказалось непросто: обе чувствовали разницу поколений, но все же нашли общий язык. А когда ее Василисочка пошла в институт, волшебным образом появились общие интересы. Как оказалось, и матери, и дочери нравились одни и те же дисциплины, художественные произведения и даже мальчики схожего типажа. Клавдия Евгеньевна крайне удивилась, когда первые серьезные отношения Василисочка завела с точной копией ее школьной любви, а когда та представила жениха слов и вовсе не нашлось. Лешенька был невероятно похож на друга из общежития – мальчика, с которым юная Клава впервые пошла на танцы.