«…мумификация плода за счёт солей кальция, обызвествление плода и плодных оболочек…, кальцификация предотвращает инфицирование организма, …требуется оперативное вмешательство…».

Её замутило.

«Господи! Хорошо, что не стала ничего заказывать!». Она подняла глаза на Полянского, одновременно поворачивая бумаги к нему. Он обратился к Крыловой.

– Количество жертв?

– Девять женщин. Три попытки суицида. Одна девушка не справилась с депрессией, и…

– Оставьте бумаги. Думаю, завтра мы сможем посетить ваш офис. Закажите пропуска, пожалуйста.

– Вы остановите этот ужас? – Инга смотрела с надеждой.

– Нужно разобраться в обстановке. Не буду вам ничего обещать заранее, – вздохнул он.

Крылова взволнованно попрощалась, торопливо и неловко пробиралась к выходу, зацепилась сумкой за пустой стул. Полянский провожал её внимательным взглядом. Оторопевшая София допила остывший чай, и медленно перевела дыхание.

– Жуть какая, Полянский! Что скажете?

– Скажу, что Инга не зря торопится.

– Почему?

– Потому что её ребёнок – следующий в этой очереди.

2.

Роясь в памяти в поисках сходных обстоятельств дела, он перебрал уже десяток папок досье за прошлые годы на компьютере. В глазах начало рябить, голова загудела. Тимофей отложил очки, затем устало потёр лицо и крепко зажмурился. Спинку кресла чуть опустил регулятором сбоку. Нужен отдых.

«Разные женщины, разное время. Но один коллектив. Возможно, именно в этот период пришёл новый сотрудник? Так, запросить данные у кадровиков. А вдруг эти женщины забеременели от одного и того же мужчины? Даже замужние могли быть одурманены, чтоб закрутить роман на рабочем месте. Пряная тайна, интриги, взгляды украдкой, муки жгучей ревности – всё, что нужно заскучавшим в браке дамам или неопытным юным барышням».

Искать общее между всеми жертвами. С этого стоит начинать. В любой самой безумной серии найдётся стройная, хоть и извращённая, но логика и связь. Он снова пересматривал распечатки, оставленные Крыловой.

«А если их отравили? Но почему тогда такой перерыв между жертвами? Целью преступления были дети или их матери – вот, что не ясно!».

Размеренное течение мыслей по камням фактов и гипотез прервал металлический грохот на кухне. Что-то очень звонко упало и раскатилось по плитке пола. Тимофей поспешил на шум. Остановился в дверном проёме, глядя, как Ярослава, ворча, ползает под столом, собирая в более или менее ровную стопку кастрюли, сотейники и крышки к ним. Два нижних шкафа, хранившие посуду, распахнуты.

– Яся! Что у тебя тут? – осторожно осведомился он.

– А? – сердито откликнулась из-под стола домработница, подняла голову и ударилась о столешницу. – Да чтоб тебя!

Потирая макушку, она поднялась на ноги и махнула, указывая:

– Вон, держатель с дверцы слетел, прикрутить надо. Неси отвёртку, мацепурик с дюшесом!

– Сейчас, поищу. Чего лаешься-то? – примирительно вздохнул Тимофей.

– Сегодняшний день со вчера не задался, – буркнула Белякова, составляя посуду на рабочем столе. – Тима, не упускай прекрасный шанс промолчать! Почини шкаф, Леонардо недовинченный, потом сядешь, поешь!

Совместными усилиями прикрепили рейки обратно на дверцу шкафа. После обретения кухонного равновесия Ярослава принялась за сервировку.

– Чем попотчуешь? – уселся за узким столом Тимофей.

– В тюрьме сейчас ужин – макароны дают, – хмыкнула она.

Над глубокой белоснежной тарелкой поднимался парок. Кругленькие желтоватые ракушки поблёскивали сливочным маслом. Белякова занесла над макаронами сотейник с горячей подливой, вознамерилась налить большой ложкой странного вида соус с комочками.

– А это что? – он с подозрением принюхался.