– А где выпьем-то? – прозаически произнес Эрик.

– У меня можно, – сказал я. – Мама в ночь работает, а папа на работе задерживается. Дома один Валерка. Видели соседку, даже соседки нет.

Я только сегодня обменял в магазине на десятку длинный столбик накопленного серебра.

– Даю десятку.

– Ну чего мы здесь? – сказал Аркашка. – Хата есть, башли тоже, надо к Гастроному подвигаться.

Эрик своим басом попросил какого-то мужика и тот взял для нас бутылку портвейна «Лучшего». Разве первую, самостоятельно купленную бутылку можно забыть? Как сейчас помню, обошлась она в четырнадцать рублей семьдесят копеек.

Вопреки моим полудохлым надеждам брат был дома, меня так и закрутило на месте.

– Вот, видели с ребятами Елену Марковну на министерском сабантуе, – некстати сказал я.

– Проходите, ребята. – Брат смотрел телевизор и был сама любезность. (Вот гад, вот притвора!)

Аркашка из нагрудного кармана пальто показал ему кончик бутылки.

– Выпить? Милое дело. Садитесь за стол, а я пока сварганю чего-нибудь закусить. Вовка, прихвати рюмки и вилки с кухни! Зачем четыре? Вас же трое.

– А ты?

– Не, я не буду.

Вот такие обстоятельства. Все быстро происходит, летит. Когда соображать-то? Но Валерка показал себя действительно умным человеком. Шесть лет разницы чувствуются…

Но когда наше скромное застолье началось, Валерка почему-то заладил одну и ту же фразу: «Закусывайте-закусывайте, а то очумеете». А у нас уже пошло-поехало. После второй рюмки на меня что-то накатило, такой смех разобрал. Я уж не помню, когда последний раз так смеялся.

– Так, один испекся, захорошел, – сказал Валерка. Эта невинная фраза показалась мне только началом. А дальше Валерка будет пальцы загибать: – Так, второй испекся. – Это было так смешно, что, покатываясь, я сполз на пол и бился в судорогах смеха на полу.

– Зеленый еще, – солидно отвесил Эрик, – пить совсем не умеет.

– А ты? – спросил брат.

– Я-то умею. Летом в Закарпатье каждый вечер самогонку пили.

– Тогда другое дело, – с убийственной иронией сказал Валерка.

– Другое дело, – стонал я где-то под столом, – совсем другое дело. Ох, не могу, держите меня!

– Ну, ладно, Эрик, все! – решительно сказал Аркашка. – Хозяевам пора баиньки, а гостям – по домам.

– А я-то чего, вроде только сели… – сказал Эрик.

– Твоя шапка? – спросил его Аркашка.

– Ох, не могу, шапка, ох не могу! Держите меня за шапку, а то описаюсь, – стонал я из-под стола.

– Если надо отлить, то это в другом месте, – грозно рокотнул мне под стол Валерка.

А мы не дураки какие-нибудь, пскопские, мы ж понятливые. Два раза повторять не надо. Я вылез из-под стола и поплелся в ванную. Умылся, почистил зубы, и все, как рукой. Никакого смеха, только правда, спать хочется.

Последней мыслью было: мама – понятно, папа – понятно, а где же Танька?

Проснулся я от того, что во сне меня лягнула сестренка. «А… вот и Танька». В окна заглядывал серенький рассвет. Из прихожей доносился голос Елены Марковны:

– …где-то в полдесятого вечера и кричит. У меня, Зоя Никаноровна, сложилось впечатление, что говорить она вообще не умеет. Только кричать. Такая скандалезная мегера. Вы споили, кричит, бедного ребенка. Он пришел от вас совершенно пьяный. Я буду на вас писать в «Пионерскую правду»… Ну, это она совсем лишнее. Были уже случаи, писали. Вы, Зоя Никаноровна, только не волнуйтесь. Я понимаю, что вы после ночного дежурства, устали. Отложите этот разговор. Позже разберетесь, когда отдохнете…

– Нет, я должна видеть этого паршивца немедленно!..

Дверь из прихожей раскрылась, на пороге – грозная мама. Грозней не бывает.

– Так вот какой сюрприз ты приготовил мне к Восьмому марта!