Перед недюжинным обаянием Александра не устояли те, кто лично имел с ним беседы; остальная Литва ждала Наполеона.

В поэме А. Мицкевича «Пан Тадеуш», названной еще при жизни автора «Энциклопедией польской жизни», ксендз с несвойственным священнослужителю восторгом сообщает судье последние слухи:

«…Наполеон идет уже сюда,

Сдаются крепости ему и города,

Ведет он армию, какой еще дотоле

Не видано нигде и не увидят боле;

А с этой армией и наша, говорят,

И наши там штыки на солнышке горят,

И белые орлы через леса и горы

Летят сюда, в Литву…»

Этот отрывок из первого перевода поэмы на русский язык, произведенный Николаем Бергом, изданный в 1875 г. Но прежде русского перевода, «Пан Тадеуш» попал ко мне на белорусском языке. Настолько эмоциональнее белорусский перевод, настолько сильнее в нем надежды участников диалога на грядущую войну и связанную с ней независимость,… что я не сразу даже нашел этот кусочек текста в варианте Берга. Впрочем, можно привести и белорусскую версию слов ксендза (она не представит особой сложности для русскоязычного читателя):

«Тут справы важныя, мой брат: вайна і годзе!

Вайна за Польшчу! Браце! Будзем на свабодзе!

Вайна вось‑вось пачнецца! Едучы таёмна

Сюды, фарпосты бачыў я ўжо каля Нёмна.

Напаляон збірае гэтулькі народу,

Што свет не помніць, чалавек не бачыў з роду.

3 французамі ідзе і польскі корпус цэлы:

Дамброўскі, Панятоўскі і арол наш белы!

Яны ўжо блізка. Хай па першаму наказу

Праз Нёман ступяць, і Радзіма ўскрэсне зразу!»

Герои поэмы А. Мицкевича не собираются ждать освободителей – сидеть сложа руки; в следующее мгновение у них возникает грандиозный план, над которым можно было бы посмеяться, если б население этих земель действительно не связывало с Наполеоном восстановление независимости Польши и Литвы:

«…А разве мало дела?

Ужели думаешь: Литва бы усидела

На месте, если бы французы были здесь?

Так надо упредить, край подготовить весь

К войне как следует; железный фонд не худо

Собрать заранее! Наполеон оттуда,

Мы – с тылу на Москву, отсель! Наш Борзый конь

Заржет, почуявши губительный огонь,

И зарычит Медведь лесов дремучих Жмуди,

В страх нашим недругам – и встанут наши люди!

«Что это?» – спросит вдруг отец‑Наполеон

«Охотники! Литва!» – гремит со всех сторон

Сто тысяч голосов: «Литва, яснейший пане!

Литовских темных пущ и дебрей поселяне!»

Поляки, пожалуй, единственные в огромной разноплеменной армии встретили известие о войне с Россией с искренним восторгом; французы шли в поход за своим императором по привычке, австрийцы и прусаки – по принуждению.

«Как только распространилось известие о войне, вся молодежь, не ожидая призыва, бросилась к оружию, – описывает состояние польского общества графиня Потоцкая. – Ни угрозы России, ни расчеты и опасения родителей не могли остановить этот патриотический порыв…

Новое поколение пришло на смену старому, которое отчасти уже исчезло в рядах французской армии, и дети, пылая от возбуждения, с лихорадочным любопытством слушали рассказы старших: надежда вернуться с победой устремляла их к героическим поступкам. Солдаты, едва вышедшие из юношеских лет, приводили в восхищение старых гренадеров. Без военного мундира никто не решался показаться па улице, боясь насмешек уличных мальчишек».

И без того великий патриотический подъем подпитывался извне. Наполеон понимал, что по‑настоящему преданных союзников в Европе у него быть не может, за исключением поляков. Его старания описывает Потоцкая:

«Очень искусно играя на слабой струнке поляков, император не пренебрегал ничем, что могло польстить им, и довел их энтузиазм до крайней степени напряжения, поддерживая их заветные надежды, но, не давая в то же время никаких определенных обещаний».