«Постепенно он приходит в сильное возбуждение, гнев, не то настоящий, не то наигранный, ударяет ему в голову: «Я хочу! Ты хорошо слышишь это слово? Я хочу заставить тебя, чтобы ты полюбила меня. Я вернул к жизни имя твоей родины, она теперь существует благодаря мне. Я сделаю больше. Но знай, как эти часы, которые я держу в руке и которые разбиваю сейчас на твоих глазах, – имя ее сгинет вместе со всеми твоими надеждами, если ты доведешь меня до крайности, отталкивая мое сердце и отказывая мне в своем».

Она цепенеет от его ярости, теряет сознание. «Глаза его разили меня, – цитирует дословно записки своей прабабки граф Орнано. – Мне казалось, что я вижу страшный сон, всей силой воли я хотела очнуться, но хищность его взгляда приковала меня. Я слышала стук его каблуков, бьющих в несчастные часы. Я вжалась в угол дивана… холодный пот струился по мне, я дрожала…»

«…бедная женщина падает на пол… – заканчивает эту сцену Массон. – А когда приходит в себя, она уже не принадлежит себе. Он рядом с нею и отирает слезы, которые капля за каплей текут из ее глаз».

Вот, значит, как все свершилось: с простого насилия начался один из знаменитейших романов истории!»

С тех пор графиня Валевская каждый вечер приезжала во дворец Наполеона и терпеливо ожидала награды, обещанной за свои ласки – независимости Польши.

Слухи о том, что Наполеон неплохо устроился в Варшаве, достигли Жозефины. Встревоженная креолка порывается приехать к нему; она почувствовала соперницу, равных которой еще не было. Но слишком поздно. В по‑прежнему нежных письмах Наполеон рассказывает Жозефине о собственной непомерной занятости, о грязных польских дорогах, скверной поре года, и вообще о том, что здешний климат ей совсем не подойдет.

В то же время Бонапарт никому не прощает даже мечтательного взгляда в сторону его «польской жены». Баварский принц Людвиг Август Виттельсбах принадлежал к числу недальновидных поклонников пани Валевской. Кто‑то из окружения Наполеона тут же настоятельно посоветовал принцу упаковывать чемоданы; и немец поспешил убраться из столицы герцогства Варшавского, хотя государственные интересы требовали его нахождения подле императора.

Наполеон использовал Марию не только как любовницу, но и как шпионку; причем, как описывает Массон, весьма хитроумно:

«И совершенно внезапно, – приводя этим в полнейшее замешательство свою собеседницу, – он переходит к салонным сплетням, ко всяким историйкам, к пикантным анекдотам. Он хочет, чтобы она рассказывала ему о частной жизни каждого, с кем он встречается. Его любопытство ненасытимо и распространяется на самые мелкие подробности. Везде, где бы он ни был, – а здесь, где на карту поставлены такие важные интересы, особенно, – он этим способом составляет себе мнение о правящем классе.

Из всей совокупности этих мелких фактов, – которые запечатлеваются у него в памяти и до которых он так жаден, что удивляет своей осведомленностью слушающую его женщину, – он делает свои выводы, и она замечает тогда, что сама же дала ему в руки оружие против себя самой; она протестует, она возмущается его выводами, и стычка кончается тем, что он, похлопывая ее по щеке, говорит ей: «Моя милая Мария, ты достойна быть спартанкой и иметь отечество».»

В апреле 1807 г. Наполеон сделал местом своего пребывания прусский замок Финкенштейн; почти вслед за ним здесь появляется и графиня Валевская. Из этого замка управлялась Европа, Финкенштейн стал ее сердцем, но польская графиня остается не причастной ко всему этому организму. Хотя ей и приписывают некоторые политические интриги, Мария ведет затворнический образ жизни и фактически ни с кем не общается, кроме Наполеона. Графиня пыталась скрыть свое моральное падение от всего мира и потому за несколько недель своего здесь проживания не переступала порог апартаментов Наполеона никогда.