«… Император Наполеон не только не желает поселить надежд на восстановление Польши, но готов содействовать во всем том, что может изгладить о ней память. Его величество согласен, чтобы слова Польша и Поляки исчезли не только из всех договоров, но даже из истории. Нынешнее герцогство Варшавское составляет не более десятой части прежней Польши. Возможно ли, чтобы из такой небольшой области возникло обширное государство?»

Александр не слишком полагался на слова Наполеона и его министров. В Петербурге составили конвенцию о том, что Польша не будет восстановлена никогда. Ее подписал (5 января 1810 г.) французский посланник Коленкур; чтобы окончательно успокоить Александра, оставалось только Наполеону поставить подпись под документом. Однако ратификация конвенции подорвало бы доверие к Наполеону свободолюбивых поляков. А посему французский император продолжал раздавать словесные обещания о том, что он никогда не будет способствовать никакому предприятию, клонящемуся к восстановлению Польши, но автографом конвенцию так и не удостоил. В Петербурге периодически меняли текст конвенции, но волокита, длившаяся весь 1810 г. не привела ни какому результату.

И в следующем году Наполеон продолжает уверять Александра в том, что не собирается восстанавливать польскую государственность, но взамен желает, чтобы тот закрыл глаза на перекройку политической карты остальной Европы. Своих лучших воинов – поляков – Наполеон готов предать, но за высокую цену. 28 февраля 1811 г. он пишет «брату своему» российскому императору:

«Люди вкрадчивые, возбуждаемые Англией, клевещут на меня Вашему Величеству: «Я хочу – по словам их – восстановить Польшу». Я мог это сделать в Тильзите, имея случай быть в Вильно через двенадцать дней после сражения при Фридланде. Если бы я хотел восстановить Польшу, мне легко было бы, при заключении Венского договора, получить согласие Австрии на уступку принадлежащих ей польских провинций, возвратив древние владения и приморские области сей державы. Я мог бы восстановить Польшу в 1810 году, когда все русские войска были обращены против турок. Я мог бы это сделать и теперь, не выжидая пока Ваше Величество окончите войну с Портою, что по всей вероятности, будет в продолжение наступающего лета. Ежели я не восстановил Польшу, имея к тому столько удобных случаев, то очевидно, что я вовсе не имел такого намерения. Но если я не желаю изменять положение Польши, то имею право также требовать, чтобы никто не вмешивался в мои распоряжения по сю сторону Эльбы».

Поляки попадали в армию Наполеона различными путями, и часто они приходили готовыми обученными солдатами. Разделенный народ воевал в армиях противников Бонапарта: австрийской, прусской и русской. Барон де Марбо в своих мемуарах описывает характерный случай:

После Аустерлицкого сражения Наполеон осматривал озеро, на льду и в водах которого погибло множество русских и австрийских солдат. Вдруг он заметил на льдине человека в форме русского унтер‑офицера – всего в орденах и раненного в бедро.

Раненый также увидел, что на него обратил внимание император со своим эскортом. Унтер‑офицер «приподнявшись, как только мог, на локоть, … воскликнул, что воины всех стран становятся братьями после того, как битва окончена, и попросил о своей жизни у могущественного императора французов».

Он мог рассчитывать на милость, ибо в те времена еще воевали без смертельной ненависти к врагу. Битва являлась своеобразным рыцарским поединком, и к поверженному противнику относились благожелательно‑снисходительно. Обычно пленных сразу же отпускали на свободу, взяв с них обязательство: не воевать против победителя определенное время (полгода или год). Другое дело, что в нашем конкретном случае проблематично было помочь человеку на льдине в центре озера.