И ведь дожил Гаврило Принцип до конца войны, которую развязал. Аж в апреле 1918 года умер в тюрьме от своего туберкулеза. Видимо, в те времена хорошо лечили в императорских тюрьмах такую страшную болезнь: на свободе от туберкулеза умер бы намного раньше. А может, даже и на войну попал – к ее концу в Австро-Венгрии всех в солдаты забирали, не разбираясь…

В то время, когда Принцип стрелял в великих особ, генерал в отставке, шестидесятисемилетний пенсионер, потомок незаконной дочери Генриха IV и самого Мартина Лютера Пауль Людвиг Ганс Антон фон Бенекендорф унд фон Гинденбург проигрывал от нечего делать по вечерам на тактических картах войну с заклятым врагом Германии – Россией. И возможное наступление русских в Восточной Пруссии проигрывал: как, да что будет, если вот так?.. И не в шахматы играл – армии стрелками по картам водил.

Так бы и сидел перед камином будущий генерал-фельдмаршал и рейхспрезидент Германии, национальный герой, награжденный за свои подвиги перед страной особой Звездой Большого Креста – «Звездой Гинденбурга», и продолжал бы есть любимое кабанье мясо, запивая тяжелым домашним немецким пивом, если бы Гаврило Принцип из своего револьвера не выстрелил… Судьба!..

Император российский, Николай II Романов войны не хотел – он ее боялся! Он помнил, чем закончилась война с Японией: не просто позором и потерей территорий и престижа страны, а революцией, которую подавить удалось только силой. Он помнил, как тогда отличился лейб-гвардии Семеновский полк, когда в период полного хаоса в Москве батальоны гвардейцев прибыли в первопрестольную на поезде и, не раздумывая, начали стрелять в толпу и разогнали восставших на Пресне. Император полк любил. Рабочие Москвы ненавидели! Почему он вспомнил сейчас семеновцев – так войны боялся и революции!

– Алиса, это война! – обратился император к жене Александре Федоровне и нервно пробежал по кабинету. – Посол Германии Пурталес два часа назад вручил моему министру иностранных дел Сазонову ноту об объявлении войны. И мы остались один на один против Германии и Австро-Венгрии.

– Как одни, Ники? – спросила спокойным голосом сидевшая в кресле Александра Федоровна. – А наш «Сердечный союз»?

– Вот-вот, «сердечный». Где она, сердечность? Молчат, суки.

– Не ругайся, Ники. Германия все-таки решилась воевать на два фронта?

– Где ты видишь второй фронт?

– Успокойся. Как говорят русские, утро вечера мудренее. Увидишь, завтра Франция получит такую же ноту.

– А Англия?

– Все зависит от того, как пойдут немцы на Францию: если через Бельгию, то Англия вступит в войну.

– Но Бельгия нейтральная страна. И Германия будет драться с Францией в первую очередь за Эльзас и Лотарингию.

– Это, Ники, так считают французы и твои бездарные генералы в Генеральном штабе. А я знаю немцев лучше вас всех. Немцам наплевать на чей-то там нейтралитет, – для них Германия превыше всего!

– Что ты предлагаешь, Алиса? – Император с любовью называл свою жену, Александру Федоровну, этим уменьшительным ласковым именем, хотя она по рождению именовалась Викторией Алисой – в честь своей бабки королевы Великобритании Виктории. А она его с такой же любовью называла уменьшительным от Николая – Ники.

– Ничего не делать. Ты вчера назначил Верховным главнокомандующим своего дядю, Николая Николаевича, – вот пусть он и командует. Ники, прошу тебя, ни в коем случае не лезь в командующие, как бы и кто бы тебя ни уговаривал.

– И тогда все лавры от победы над Германией достанутся дяде!

– Победу еще надо завоевать! Это не Турция, это даже не Япония с ее флотом, это Германия.