. Четверо поляков – эти, слава богу, быстро усвоили, всё-таки славяне, уже научены не задавать много лишних вопросов. Четыре малайзийца и пара южных корейцев – эти вообще были на своей волне и поэтому приставали с этой глупостью нечасто, а также не слишком интересовались ответом, поэтому я каждый раз выдвигал новую версию. То про голову, то про акул, которых боюсь, то про аллергию на кислород; они со всем соглашались, вежливо кивали головами, интересовались моим ростом и, узнав, что он ровно два метра, радостно со мной фотографировались. Эти ребята из Азии в принципе дружелюбны и не держат в голове лишнюю информацию. Они, как бы это сказать… «легкие». Им реально пофигу на всех остальных, что не мешает им быть приятными в общении и даже не жадными, что часто про них рассказывают. Совсем другое дело евреи. Их на лодке было пятнадцать, и они задавали вопросы более пристрастно: не ныряете, а почему? Заплатили такие деньги и не ныряете? И смотрели с интересом и даже с какой-то жалостью, ну в смысле жаль убогого – Бог совсем мозгов не дал. Платит, а не едет.

Узнавали, что сын дайвер и я поехал из-за него, качали головами, говорили: четырнадцать лет, а уже дайвер, потом обращались к нему: ты знаешь, что твой отец тебя балует, а ты что ему за это? Пришлось сразу выдвинуть версию, что это за хорошую учебу, что, в общем, недалеко от истины, Леня поднажал и последнее время по всем зачетным предметам из Катерхема[2] приходят только «эй старс».

Когда же этот дайвинг возник в моей жизни? А возник он, по-моему, с того момента, как старший сын начал разумно рассуждать. Я в детстве тоже любил подводный мир. Держал несколько аквариумов. Прочел все книги по аквариумистике, какие были в СССР, читал много научно-популярной литературы и даже хотел стать океанологом или ихтиологом, что тогда мне казалось примерно одинаковым.

По телеку показывали фильмы про батискаф и команду Кусто, который, видно, что-то хорошее сказал про Страну Советов или, может, сочувствовал компартии Франции, кто его знает. Тогда это меня интересовало, и такой же интерес я заметил в глазах у Лени, когда он смотрел про подводный мир на Бибиси, причем древний мир с мегалодонами и прочими ископаемыми его интересовал даже больше. Насмотревшись, сын заявил, что хочет быть подводным археологом. А я, даже не зная, есть ли такая профессия, одобрительно кивал головой, думая: а почему нет?

Дальше – больше, он рос, и его легкий зуд по поводу дайвинга начал перерастать в настойчивое гудение. Первой сдалась мама. Когда Леня, освоив в Эйлате виндсерфинг, глядя на очередных людей в черных облегающих костюмах с нелепыми баллонами на спине, опять загундел, что всю жизнь готов нас слушаться, вести себя хорошо, никогда не обижать брата и сестру, если сейчас ему разрешат разок нырнуть, жена сказала: «Разреши ему», и я пошел договариваться.

Пройдя первый инструктаж и занырнув, Леня вернулся одухотворенный увиденным. Сказать, что ему понравилось, – это ничего не сказать, с тех пор все его мысли были только о дайвинге. Приехав на следующие каникулы в Россию, он честно отходил на курсы, нырял в бассейне и каком-то озере. Хоть дело было осенью, я замерз на берегу, это ничуть не остудило его пыл. Позже, приехав в Эйлат, я сидел на пляже и читал книгу, напоминая себе курицу на берегу, высидевшую яйцо с утенком, а мой сын, сдружившись с инструктором и другими дайверами, проводил все время под водой. И вот тут впервые – «спасибо» за это инструктору Леве – возникло слово «Мальдивы».

Леня провел психологическую обработку меня и нашел турфирму, работающую с дайверами. И вот в апреле в Мале под проливным дождем мы садимся на яхту и начинаем наш дайвтур. Каюта оказалась весьма неплохая, можно даже сказать – хорошая. Акклиматизироваться просто: температура 32, вода столько же. Влажность стремится к 100 процентам. Надо все время пить воду, на следующий день перестаешь так страшно потеть и можно уже пить поменьше. Самая удобная одежда – шорты и льняные рубашки с длинным рукавом.