Так что он читал газету под автомобильным кондиционером, пока я собиралась.

Хейз помог мне сложить все в коробки. Я думала, это займет много времени, но мы все сделали так быстро, что это меня даже расстроило. Коробка для одежды, которую я хотела взять в Клэйборн. Коробка для книг и т. д.

Мэри соберет остальное в доме и сдаст на хранение за меня. Я пометила одну коробку с вещами, которые мама называла «алтарем». Там были две стопки со всеми CD-дисками Фредерика.

Я купила каждый из них на деньги, заработанные за то, что сидела с детьми. Другую музыку я могла скачать, но названия его песен мне хотелось читать по буклетам в дисках.

Когда я была младше, думала, что каждая песня, написанная Фредериком, – чистейшая правда. Слушала новый альбом от начала до конца и верила, что за последние восемнадцать месяцев у него сломалась машина на краю пустыни, и это повлияло на его жизнь, что он опоздал на самолет, который должен был доставить его к возлюбленной, что девушка бросила его на рассвете, и долго размышляла о том, почему молодой парень умер в Афганистане.

Если он пел: «Я ждал, что ты останешься ненадолго», – я думала, что он написал точные слова, которые сказал кому-то в реальной жизни.

Тексты песен были моей единственной возможностью услышать его мысли, и я принимала их за чистую монету. Мне никогда не приходило в голову, что он мог что-то приукрасить или выдумать. Я даже пыталась узнать, существует ли «Дикий город» в реальности.

Сюрприз: не существует.

Когда я повзрослела, то научилась не воспринимать все буквально. Но даже тогда провела много часов, лежа на кровати, изучая слова его песен, всегда ища отсылки к девушке по имени Дженни и потерянной дочери.

Так и не нашла.

Когда мы упаковали вещи из моей комнаты и Хейз заклеивал коробки, я заглянула в мамину. Это всегда было спартанское место, почти без декора. Моя последняя школьная фотография стояла в рамке на комоде. Мне она не нравилась. Улыбаюсь на ней неестественно. Рядом лежали мамины наручные часы Timex, и я взяла их в руки.

– Убедись, что взяла несколько вещей на память, – посоветовала мне Ханна. – Если у твоей матери были любимые сережки, сохрани их. Это кажется незначительным, но однажды тебе захочется, чтобы у тебя что-то осталось. У меня есть рождественские брошки моей бабушки, и они – мои любимые.

Timex отсчитывали больничные смены на руке моей мамы годами. Теперь я ношу их на своем запястье. На ремешке две дополнительные дырки – мама худела с годами.

Еще есть шкатулка с драгоценностями, в которую я не заглядывала с малых лет. Я открыла крышку. Внутри лежали несколько пар самых простых сережек. Под ними фотографии. На верхней изображена я на коленях у Санты. Глядя на нее, я слышу мамин голос: «Скажи: «пушистые огурчики»!»

Мне больно просто вспоминать о ней, и у меня не было времени все разбирать. Так что я положила сережки обратно на фото, закрыла шкатулку и положила в свою сумку, мысленно благодаря Ханну за совет.

Худшей частью вчерашнего дня был взгляд Хейза, когда мы закончили. Я готовилась к новой ссоре, но ее не последовало. Прежде чем выйти из дома, он обнял меня крепко как никогда. А когда я поцеловала его в щеку, его глаза покраснели. Но он не сказал ни слова, кроме «до свидания».

Теперь, на пути в аэропорт, я смотрю на мелькающие за окном пестрые билборды Орландо. Эти пейзажи я наблюдала всю свою жизнь и не знаю, когда снова увижу.

Фредерик достает телефон и набирает номер:

– Ханну Ривз, пожалуйста, – говорит секунду спустя. – Тебе тоже привет! Мы с Рейчел едем в Лос-Анджелес, – говорит он ей. – Я просто хотел сказать тебе спасибо за все, что ты делаешь. Думаю, ты занимаешься этим не ради денег. – Что бы она ни ответила, он смеется. – Обязательно. До свидания.