За спиной тяжело стучали копыта огненного коня.

Менандора! Дочь Зари…

Впереди валялись распростертые тела воинов, недавно проходивших мимо Удинааса. На их ранах плясали языки пламени, источая вялые струйки дыма. Никто не шевелился. Летериец догадался: они умирают. Снова и снова. Они непрестанно умирают.

Он побежал дальше.

Удар был сильным. Стена из острых костей обрушилась на его правое плечо. Удинаас взмыл в воздух, потом шумно рухнул на землю и покатился, пытаясь руками и ногами остановить вынужденное кувыркание.

Позади него клубилась пыль. Казалось, все небо пришло в движение. Затем из пыли кто-то появился… Сапог с грубой подошвой придавил Удинаасу грудь.

Раздавшийся голос был похож на шипение тысячи змей:

– Кровь ящера, вивала локви… и вдруг в теле раба. Какое сердце ты выбрал, смертный?

Удинаасу было не вздохнуть. Сапог все сильнее давил ему на грудь, угрожая смять ребра. Летериец вцепился в сапог, понимая всю тщетность своих усилий.

– Прежде чем ты умрешь, пусть твоя душа ответит.

«Я выбрал… то, чему служил всегда».

– Это ответ труса.

«Да».

– У тебя есть мгновение, чтобы изменить ответ.

Пространство вокруг Удинааса начинало заволакивать черным. Грязь, набившаяся ему в рот, имела привкус крови.

«Ящер! Я выбираю вивала!»

Сапог сдвинулся в сторону. Рука в кольчужной перчатке потянулась к веревке, служившей рабу поясом. Железные пальцы подняли его вверх. Удинаас раскачивался, словно тряпичная кукла, а окружающий мир то и дело переворачивался вверх тормашками. Выше, еще выше, пока он не оказался между разведенными в стороны ляжками женщины.

Ее пальцы расстегнули на нем одежду и сорвали прочь набедренную повязку. А затем эти же холодные пальцы обхватили его за плечи.

Удинаас застонал.

Чудовище в женском обличье втолкнуло его член себе в лоно.

Вся кровь Удинааса вспыхнула огнем. Чресла отозвались нестерпимой болью. Придерживая летерийца за плечи одной рукой, она все запихивала и запихивала в себя его член… пока он не излил семя.

Пальцы разжались. Удинаас, весь дрожа, повалился на землю.

Он не слышал, как исчезло чудовище. Он не слышал ничего, кроме стука двух сердец, бьющихся внутри. Они бились все громче и громче.

Рядом с ним кто-то опустился на корточки:

– Должник.

«Кто-то непременно заплатит», – вспомнил Удинаас и едва не засмеялся.

Ему на плечо легла чья-то рука.

– Удинаас, где мы?

– Не знаю.

Он повернул голову и увидел испуганные глаза Ведьминого Перышка.

– А что тебе говорят гадательные черепки?

– У меня нет при себе черепков.

– Тогда представь их. Мысленно сделай расклад.

– Что тебе известно о подобных вещах, Удинаас?

Он медленно сел. Боль прошла. На теле – ни единой царапины. В пепле вокруг – ни одного следа.

Молодой человек потянулся за одеждой, прикрыв обнаженную промежность.

– Ты и без гадания знаешь, что случилось, – сказала Ведьмино Перышко.

– Да, – горько улыбнулся он. – Менандора. Дочь Зари, которую тисте эдур боятся сильнее остальных дочерей Отца-Тени. Она была здесь.

– Боги тисте эдур не навещают летерийцев.

– А вот я удостоился. – Удинаас отвел глаза. – Она попользовалась мною.

Ведьмино Перышко встала:

– В тебе говорит кровь вивала. Ты отравлен видениями, должник. Безумием. Тебе кажется, что ты видишь недоступное другим.

– Тогда взгляни на тела вокруг нас. Это Дочь Зари их исполосовала.

– Они уже давным-давно мертвы.

– Но даже мертвые, они шли. А один из них схватил меня и долго волок. Видишь, какую борозду прочертил я в пепле? А вот этих потоптали копыта коня Менандоры. Посмотри сама!

Но Ведьмино Перышко смотрела лишь на него.

– Это мир, порожденный твоим воображением, Удинаас, – сказала она. – Твой разум переполнен видениями.