У Беддикта тревожно заколотилось сердце.

– Что случилось? – спросил он у первого же караульного.

– Ничего определенного сказать не могу, – ответил тот, привычно отсалютовав начальству. – Я так понимаю, получены недобрые вести из Трейта. Тисте эдур при помощи своей жуткой магии расправились с летерийскими матросами.

– И что король?

– Приказал созвать совет. Через два колокола соберутся.

Финадд поблагодарил караульного и двинулся дальше, во внутренние помещения дворца. Главный коридор, как всегда, был полон слуг и посыльных. Проходя через него, Беддикт заметил первого советника Трибана Гноля, окруженного кучкой приспешников. Советник говорил шепотом, но весьма оживленно. Когда Брис был уже совсем близко, Гноль лишь скользнул по нему глазами, однако рта не закрыл. За спиной советника, позевывая, стоял первый консорт королевы Турудал Бризад. На его красивом холеном лице застыла презрительная усмешка.

Брис всегда недолюбливал этого человека, но вовсе не потому, что Турудал являлся официальным фаворитом королевы Джаналлы. Занимаемое положение позволяло Бризаду присутствовать на самых важных встречах и собраниях, где решались государственные дела. Правда, там он всегда сидел молча, со скучающим видом. Но поговаривали, что скука эта – напускная, помогающая Бризаду подмечать и запоминать каждую мелочь. Знали во дворце и другое: первый консорт делил ложе не только с королевой Джаналлой и другими особами женского пола, но и с мужчинами тоже. И в числе его любовников, если верить слухам, был и первый советник Трибан Гноль.

«В общем, самый настоящий гадючник».

Двери в кабинет первого евнуха были закрыты и охранялись двумя рулитами – евнухами-телохранителями из личной охраны Нифадаса. Телохранители были рослыми и, вопреки расхожим представлениям о кастратах, весьма мускулистыми. Их веки покрывал плотный слой черной краски, а рты, густо очерченные красным, придавали лицам неизменно хмурое выражение. Рулиты стояли скрестив руки. Их единственным оружием были кривые кинжалы. Никто не знал, что еще надето у них под длинными красными рубахами и широкими кожаными штанами. Возможно, доспехи. Обуви рулиты не носили.

Заметив Бриса, оба телохранителя кивнули и отступили на шаг, пропуская его вперед. Двери открылись легко, но с характерным щелчком, предупреждающим хозяина кабинета о появлении посетителя.

Нифадас был один. Он стоял возле стола, загроможденного свитками и картами, спиной к дверям, и, казалось, был погружен в созерцание настенной шпалеры.

– А, это вы, королевский защитник. Я ждал вас.

– Я счел своим долгом зайти к вам, первый евнух.

– Понимаю. – Нифадас помолчал, затем продолжил: – Есть верования, которые затем ложатся в основу государственной религии того или иного народа. Но, по правде говоря, и верования, и сама религия – не более чем тоненький слой позолоты, нанесенный на куда более древние кости. Ни один народ не является особенным или исключительным. И чем меньше подобные мысли будоражат умы, тем лучше. Опасное это занятие, когда некто заявляет о своей чистоте, будь то чистота крови или происхождения. Мало кто со мной согласится, но летерийцы становятся только богаче, поглощая другие народы. При условии, конечно, что те не исчезают бесследно.

Беддикт привык к монологам первого евнуха, традиционно предварявшим разговор о более насущных делах. И терпеливо ждал, когда же его собеседник перейдет к сути дела.

– Как бы то ни было, финадд, вынужден признаться вам в своем неведении. Жизнь во дворце отгораживает нас от окружающего мира. Питание наших корней скудно. Мы знаем, во что верили простые люди сто или двести лет тому назад, но совершенно не представляем, каковы их верования сейчас. А меня, признаться, это очень занимает. Я хочу знать, финадд.