– Клио?

Она вскочила с постели и придирчиво оглядела себя – не помялось ли платье во время короткого сна? Взбила руками светлые волосы. Подумать только – их с Ником разделяет одна тонкая стенка. И он скучает по ней. И ждет.

Улыбнувшись, Клио звонко крикнула:

– Иду!

Что ни говори, а реальность порой прекраснее самых сказочных снов.

Она застала его в самом разгаре битвы. Бой велся не до первой крови – той не было совсем. Однако он никому не позволял даже подступиться к себе, не подпускал достаточно близко, чтобы его коснулись вражеские клинки. В его руках оружия не было – им служили сжатые кулаки… а еще – пылающее в глазах пламя, вселяющее в сердца противников страх.

Он отшвыривал их от себя, словно тряпичных кукол. Лишал шанса устоять перед торнадо, в который его превратила берсеркская кровь. Удар, порожденный ладонями, резко выброшенными вперед, сбил с ног очередного противника. Разметал в разные стороны остальных, разбросав по земле, будто клочки бумаги.

Казалось, он подчинил себе даже ветер.

Застывшая поодаль Бадо́ усмехнулась. Знали бы люди, сколь многое можно узнать о них, если просто подсмотреть их сны. Однако с каждой минутой наблюдать становилось все скучней.

Она повела рукой, стирая чужую грезу, обнажая истинную, неприглядную суть. Берсеркский огонь погас в ярко-голубых глазах. Лишившись покрова иллюзий, Лелль превратился в того, кем всегда был. В смешного худощавого паренька со светлыми волосами и некрасивым лицом.

В сына вёльвы и берсерка, который должен был пойти по стопам отца, но выбрал стезю скальда[2].

Походкой пантеры Бадо́ подошла к нему.

– Г-где я? – пролепетал Лелль, озираясь по сторонам.

Как всякий разбуженный в царстве сновидений, он не понимал, что находится внутри собственного сна.

Или, вернее, сна, власть над которым захватила Бадо́.

– Кто я, где я? – с гримасой передразнила она. – Как же вы, смертные, все-таки похожи. И как до зевоты предсказуемы. Ты – в моих владениях.

– Кто вы? – сфокусировав взгляд, хрипло проговорил Лелль.

– А вот это уже интереснее, – сытой кошкой улыбнулась Бадо́. – Мне давали множество имен. Черная Вдова. Ворон Битвы. Ткач Кошмаров. Леди Ворон. Но для многих я больше известна как Бадо́ Блэр. А ты – Лелль Бьёрклунд. Ты помогал Морриган понять истинную сущность ее дражайшего берсерка.

До сих пор едва верилось… Ее своенравная, циничная дочь, которая с детства видела магию смыслом своего существования, влюбилась. И в кого? Во взрывоопасного берсерка, искусственно взращенного Трибуналом.

Да, и сама Бадо́ позволила себе увлечься… но от главной цели Доминик ее не отвлекал. В нем она обрела и поддержку, и опору, которых даже не думала искать. Дэмьен же с его неприятием полуночной силы сбил Морриган с истинного пути. Она позволила задурить себе голову глупыми размышлениями о тьме и свете, о добре и зле. И что из этого вышло? Ничего хорошего ни для кого из них троих. Дэмьен продолжал лелеять свое одиночество и почти истаявшую любовь к фэйри, интрижка Морриган с ноктурнистом закончилась столь же стремительно, как началась, а выбросить из головы берсерка ей так и не удалось. Бадо́ лишилась ценной союзницы, и вместо этого обрела врага.

А врагов в живых она – по обыкновению – не оставляла.

Бадо́ с тоской вспоминала те дни, когда она и маленькая Морриган жили душа в душу. Вместе постигали темную науку – полуночную магию. В дочери, жадно ищущей ответы в зеркалах и жаждущей могущества, Бадо́ видела себя. Она до сих пор не понимала, что случилось. Злилась, что потеряла над ситуацией контроль. Как она могла допустить, чтобы Морриган, словно одурманенная полуночной магией, отвернулась от нее?