Схватила мясницкий нож.

– Возьми это, – сказала Агнес Кач, вручая ей большой старый нож. – Ты переедешь и будешь жить где-то там в трейлере, тебе понадобится оружие. Жаль, что у меня нет ружья, но это и правда хороший нож. Мама однажды опробовала его на одном мужике.

– Знаю, – ответила ей Сэнди. – Я была там. Я видела, как она это сделала.

Она с шумом задвинула ящик и повернулась лицом к Марлону.

Он уже встал на колени и пытался подняться.

Она занесла нож над головой.

Марлон завопил, как баба.

Потом Сэнди пошла с Эриком в душ. Стоя под горячей струей, она прижимала его к себе.

У Эрика на голове была шишка. Наверное, она болела, потому что он вздрогнул, когда она дотронулась до нее – даже когда поцеловала ее. В остальном он вроде был в порядке. Может, чуть более вялым, чем обычно.

– Мой малыш, – сказала она, гладя его. – Ты такой храбрый малыш. Ты понял, что мамочка в беде, и бросился на помощь. Мой герой. Хотя, конечно, я должна отшлепать тебя за то, что сломал кроватку.

Она легонько шлепнула его по попе.

И разрыдалась.

Эрик тихонько похныкивал и поскуливал у ее шеи.

Немного погодя Сэнди шмыгнула носом и вздохнула.

– Как насчет того, чтобы убраться из этого города, дружок? Потому что, думаю, мы не можем остаться. Не после такого.

Когда автобус въехал на мост Золотые ворота, молодая женщина с микрофоном встала и повернулась к пассажирам.

– Всем доброе утро! Добро пожаловать на борт! Сегодня я буду вашим гидом в нашей поездке в Малькаса-Пойнт. Меня зовут Патти, и да, я ирландка. Мой дедушка родом из Корка. И зовут его Боб.

Несколько пассажиров хмыкнули.

– Знаю, знаю, – сказала Патти. – Неудачная шутка.

– Вот дуреха, – буркнула Моника.

Оуэн кивнул и слегка ей улыбнулся. Он подумал, что еще рано называть Патти дурехой. Моника, разумеется, невзлюбила ее с первого взгляда. Моника часто испытывала мгновенную неприязнь к чему-либо, но особенно к другим женщинам… и более всего – к привлекательным.

Патти была привлекательнее многих. Оуэн прикинул, что ей около двадцати пяти лет. Смуглая кожа и короткие каштановые волосы придавали ей спортивный вид. Не сказать, чтобы она была худая, но и не толстая. Скорее плотная. Или крепкого телосложения. Оуэн подумал, что ей очень идет форма экскурсовода – бежевая рубашка и шорты.

– Сейчас мы проезжаем по знаменитому мосту Золотые Ворота в Сан-Франциско, – сказала Патти. – Если вы посмотрите в окно, то увидите, что он вовсе не золотой. Он красный. Когда-то он был золотым, но в тысяча девятьсот восемьдесят первом году администрация моста решила перекрасить его в кроваво-красный цвет в честь его кровожадного северного соседа, Дома Зверя.

Несколько пассажиров усмехнулись, а некоторые даже похлопали.

– Чистая правда, – сказала Патти, поднимая правую руку.

Моника наклонилась к Оуэну и прошептала:

– Это же неправда, да?

– Думаю, да. Конечно, – ответил он.

– Это невозможно. Они бы не стали перекрашивать его в красный из-за какой-то дурацкой ловушки для туристов. И потом, то место находится где-то в девяноста милях отсюда.

– Наверное, ты права.

– Как вы знаете, – продолжала Патти, – мост Золотые Ворота был назван так в честь знаменитых Золотых врат рая, которые охранял святой Петр. Поэтому столько людей прошло сквозь Золотые врата святого Петра, спрыгнув с этих[5].

За ее словами последовали дружный смех и аплодисменты.

– Спасибо, спасибо. Разумеется, все это неправда. Мой дедушка Боб из Корка поцеловал Камень красноречия и передал мне свой дар[6]. Это у меня в генах, но не будем вдаваться в подробности. Как бы то ни было, это автобус в