На рассвете собрались все мужчины деревни, как им было велено, и посланный из Айнзидельна определил место, откуда следовало начинать корчевание: в нашем Монастырском лесу, в той части, который у нас называют Ельником. Мне жалко, что выкорчуют именно его, потому что там по осени всегда росли белые грибы, а что может быть сытнее и вкуснее. Но если бы я мог этим помочь Гени, я бы прямо сейчас дал обет никогда больше не есть белые грибы, вообще ничего вкусного больше не есть, с Божьей помощью.

В Ельнике они сперва призвали святого Себастиана, чтоб защитил их в работе и прикрывал своей дланью. Я и не знал до этого, что Себастиан в ответе и за лесорубов, я думал, только за охотников, ведь он же весь был утыкан стрелами. Но в монастыре, конечно, разбираются в таких делах лучше меня. Я представляю себе, что там сидит, может быть, совсем старый монах, который наизусть знает всех святых и кто из них отвечает за какие профессии и прошения. Если прихожанин жалуется, к примеру, на больную голову, монах не раздумывая подсказывает: «Ахатий Византийский». Это имя я слышал, однажды у нашей матери сильно болела голова, не переставая, и господин капеллан ей посоветовал как раз его.

После молитвы Цюгер распределил работу; он разбирается во всём, что связано с древесиной. Он и определял, кому подкапывать корневища или вырубать кустарник, кому отсекать ветки, кому ошкуривать брёвна, чтобы они просохли и потом легче разрубались. Гени попал в число вальщиков деревьев, а это самое трудное. Цюгер выбрал его потому, что Гени не берётся за дело опрометью, он сперва поразмыслит и только потом начинает. При валке деревьев это особенно важно, ведь всякий раз надо прикинуть, в какую сторону дерево повалить, чтобы никого не задеть. И если ствол упадёт тебе на голову или на спину, то и святой Себастиан не поможет. Гени даже назначили «бобром», это человек, который наносит первый удар топором по стволу и задаёт место, куда потом вгонять клин. Так говорят, потому что бобры тоже валят деревья и от природы знают, как это делать, чтобы ничего не случилось. Ещё не видели ни одного бобра, придавленного деревом.

Каждый делал работу, какую ему поручили, и Цюгер смотрел, чтобы никто не отлынивал. А брат из монастыря Айнзидельн сидел в тени и присматривал. Дело продвигалось неспоро, говорит Поли, в такой работе это и невозможно.

Когда солнце стояло в зените, устроили перерыв и всем раздали пиво, какое пьют в монастыре; монах-келарь выделил целую бочку. Когда они призывают тебя работать на хозяев, то должны тебя и на довольствие брать, таков обычай. Пиво и стало одной из причин несчастья, сказал Поли, оно хотя и придаёт сил, но ввергает в рассеянность. Потому что люди от работы испытывают жажду и выпивают слишком много, больше всех, конечно, Рогенмозер.

Под вечер Цюгер спросил, не хватит ли на сегодня корчевать, не пригнать ли уже из хлева монастырских волов, чтобы вывезли из леса поваленные деревья. Но монах велел работать дотемна, чтобы не тратить впустую Божий день.

На этом месте мне всякий раз нужно было о чём-нибудь быстро спросить у Поли, чтобы отвлечь его от воспоминания, которое приводило его в ярость. Он был твёрдо убеждён, что несчастье случилось только из-за того, что им пришлось продолжить работу, хотя все устали и сделались неосторожны, но я-то думаю, что это было обычное несчастье, оно могло случиться и утром, уже с первым деревом. Работать в лесу всегда опасно, и нечего ждать, что святой Себастиан станет присматривать за каждым, это было бы слишком много работы для него. Некоторые говорят, что беда была наказанием с небес, но не было никакой причины наказывать именно Гени. Я не хочу даже думать об этом. Полубородый однажды сказал: если захочешь всему найти причину, сойдёшь с ума.