Я говорю «мама», «мамина гордость». Вообще-то папа у меня тоже есть. И даже вполне такой положительный папа. С в/о и без в/п. Спортсмен. Который год каждый день бегает по утрам и поэтому выглядит лет на десять моложе своих ровесников. Почему эти чудесные качества не передались мне по наследству?..

Папа ушел от нас, когда мне было шесть. Здесь моя внутренняя запись дала сбой. Это происшествие начисто стерлось из моей памяти. Помню только коридор, уставленный коробками. И мама говорит, что папа теперь будет жить в другом месте. В каком другом? Почему не с нами? Кажется, я этих вопросов даже не задавала. Очень хорошо помню это ощущение, когда папа вдруг в нашей жизни обнаруживался и я вся холодела от чувства вины. А он обнаруживался – звонил нам по выходным. К телефону подходила мама, слушала молчание и трубку бросала на рычаг.

– Поля! Тебе, наверное. На свидание зовут. – И уходила в другую комнату.

На следующий звонок подходила сестра, опустив глаза. Тихонько что-то отвечала.

– Собирайся, – велела мне шепотом.

Я покорно шла в детскую и натягивала колготки. Тоже опустив голову. И так тихо мы выходили из квартиры, как преступницы. Папа ждал нас в горсаду, покупал нам мороженое и какой-нибудь воздушный шар. Катал на каруселях. На прощание как-то стыдливо совал Поле деньги.

– Тут немножко… На карманные расходы, – всегда одинаково говорил он и смотрел куда-то в сторону.

Мы отправлялись домой. По дороге обе лихорадочно думали, что делать с воздушным шаром. Вот принесем его, будет он болтаться у нас под потолком, как на празднике. А мама будет плакать, закрывшись в ванной. Поэтому мы шар либо сдували, либо совали какому-нибудь малышу в песочнице.

Так что вырастила меня мама. А воспитывала сестра. Она меня водила за ручку, возила в мою музыкалку, зашивала мне носки. Мама работала на трех работах, чтобы собрать нас в школу и накормить. Приходила поздно.

Не секрет, что девочки, выросшие без папы, тянутся к взрослым мужчинам. Я бы и тянулась, да их вокруг было не так много. С папой из нашего дома куда-то бесследно исчезли все дяди Леши и дяди Пети. Из учителей мужчинами оказывались только какие-то нелепые физруки. Появился Ярославцев – но он казался по-домашнему уютным и никаких вольных эротических фантазий не вызывал. Совсем не то оказалось с Коваленко. Мысль о нем, эти странные речи в Писательской заняли в моем сознании место, хотя я никак не могла наклеить на все это какой-то ярлык. Не могла разобраться, «хорошо» это или «плохо».

В ту пору, когда мы попали к писателям, нас уже очень интересовал половой вопрос. Вооруженные стихосложением, мы с Белкой тайком сочиняли «развратные поэмы», где отражали новые знания об отношениях между мальчиками и девочками. Плели небылицы про одноклассников, с которыми стали собираться по каким-нибудь поводам вроде дней рождения и играть в бутылочку. Я балансировала в своем вопросе переступания черты. И во все это входила как-то боком. Ладно, в бутылочку я играть буду, но целоваться только в щечку. Вино пить? Ни за какие коврижки.

Примерно так же, по касательной, прошел мой переходный возраст. Я пересидела его дома. Боже мой, что творилось с моими подружками, когда всем нам стукнуло четырнадцать! У них завелись свои компании. Белка рассекала на мотоцикле с двадцатилетними парнями. Наталка стала тусить с неформалами. Обе вовсю «задружили», задымили сигаретами и очень скоро лишились невинности.

Я понимала, что безнадежно отстала, но была парализована страхом, что все это «неправильно» и так не годится. Девчонки звали меня, пытались растормошить и познакомить со своими новыми друзьями. Я притаскивалась на какие-то сходки, видела, как люди пьют и курят, ужасно пугалась и смотрела на часы: не опаздываю ли я домой? В разговорах этих ребят мелькали такие темы, как «уход из дома» и «привод в милицию». Запретная зона звала, но пока не очень настойчиво. И так я раскачивалась, сидя дома с книжкой и строча в девичий дневник жалобы, что, видать, со мной что-то не то. Я же тоже очень хочу «задружить» и лишиться невинности и, наверное, давно пора попробовать сигареты и алкоголь. Но как увязать это с тем, что я должна быть дома в десять вечера, – этого я не понимала. То, что «дружба» может проистекать как-то без бухла и сигарет, даже не приходило в голову, потому что у всех вокруг это получалось только в таком, полном наборе.