Город может быть и об одном дне, как чемодан, но многие образы, напротив, очень странные, с двойным дном, иногда выглядят как оговорки по Фрейду.

Обращает на себя внимание многозначное понятие воды:

«Город, построенный на реке» – у воды, обозначение традиции;

«Как и в других городах на воде» – на воде, которой полна атмосфера;

«Лучшее время – дождь»;

«Девушки сушат у моря ласты

ждут, когда вернутся их рыбаки» – у моря, у воды, и как у пропасти, отнявшей моряков;

«В Спасе-Всеграде – городе об одном дне,

Помню, гуляли по самой холодной воде» – по воде, обозначающей холод, ну по вологодской площади, где был Спасо-Всеградский собор;

«Там, где стоял дом, и над домом текла река» – вода, которая похоронила;

«Летом кругом лишь трава, а зимой – вода» – снова природная лакуна;

«Спускаться к воде, холодной осенней воде» – возвращение в родную стихию;

«Озёрная вода по цвету брод напоминала» (а какой цвет именно – не сказано, отсыл к воображению);

«Когда мы маленькими были-жили» – вода из детства, будит воспоминания;

«На воде, на реке ты становишься рыбой, а я водолей» – среда обитания, возврат к изначальному;

«Следить, как вода изменяет свой цвет от апреля к июлю» – вода отображает течение времени;

«Заброшенный корабль давно затих,

И ждёт новоявления реки.

И ждёт, начнётся вдруг прилив» – символ возрождения.

В книгеесть любовная лирика, хотя она и не выглядит таковой.

Поэтому в книге как-то чужеродно выглядят тексты о маме и бабушке, написанные прозой, это для совсем другой книги, наверное. Но зато они изображают особый срез памяти. А может, так и надо, чтобы внутри одной книги росла другая, как заложено в моем любимом стихотворении «Сливовая косточка»… Это означает, что внутри книги поэзии уже растет понемногу книга прозы. И жанровые рамки становятся второстепенными, когда автору есть, что сказать. А Суворовой есть, что сказать читателю. Ее слово давно уже переросло рамки лирического дневника, оно становится более масштабным, задевая вопросы памяти, веры, обретения себя и своей родины. Лирический герой Суворовой не желает быть «Иваном, не помнящим родства», наоборот, герой обретает себя через сложные родственные и общественные связи.

На протяжении двух этих поэтических книг мы видим, как меняется сложный язык Суворовой, его содержание и форма. Иногда он напоминает прекрасный лепет, иногда плакатную резкость, иногда строки складываются мягко, классически, иногда эмоциональный напор выплескивается через верлибры. В целом литературная состоятельность текстов Марии Суворовой не вызывает у меня никаких сомнений. Это сложный яркий необычный автор. Во многом благодаря этой необычности о Марии Суворовой сейчас много пишут, например, Н. Сучкова, М. Перченкова.

Д. Романенко, основатель поэтического клуба «Новый Диоген»: «Книга Марии Суворовой – актуальная поэзия. Меня эти стихи очень тронули: в душе возник тот резонанс, который происходит только благодаря хорошим стихам. На мой взгляд, это дневник жителя города или самого города, состоящий из миниатюр. Здесь город представлен как живое существо: его душа, его одежда, его настроение, его реки и травы. У меня есть простое правило оценки стихов: если я их читаю, и после этого мне хочется писать, значит, я прочитал что-то очень хорошее, стóящее. И после прочтения Машиной книги я сразу взялся за перо».

Не всегда комплиментарно пишут. Приведу цитату из статьи д. ф. н. Романа Красильникова:

«Читая книгу Суворовой, я поймал себя на мысли, что в ней чего-то не хватает для молодой поэтессы. По-моему, нет эротической темы, нет экспрессивного крика, свойственного начинающим авторам. Это зрелая поэзия, которая выходит за рамки личного и склонна более к философичности и рефлексивности, к тютчевской традиции».