Выйдя из машины, отец Артемий размашисто осенил бездыханную технику крестным знамением, и уже хотел, было, памятуя своё недавнее инженерское прошлое, засучить рукава рясы, дабы оказать практическое содействие страждущему земледельцу. Но именно в этот момент упрямая железяка, как бы, повинуясь силе священного символа, наконец-то дрогнула под очередным ударом молотка, и ещё через минуту ремонт был благополучно закончен.

Благословив вольного хлебопашца, отец Артемий засим окропил святой водой углы его дома, дабы изгнать затаившегося в них диавола. Впрочем, следовало предполагать, что сие действие в некотором роде оказалось дежурной формальностью, ибо икона Георгия Победоносца, которой был отведён в доме традиционный «красный» угол, уже давно, оперативно и качественно выполнила эту архиважную бесогонную миссию.

Далее, между о. Артемием и р.Б. Фёдором состоялась душеспасительная беседа. Начав с тезиса о важности всемерного укрепления устоев веры Православной в среде селян, собеседники постепенно, как-то незаметно, отклонились на более мирские темы. В ходе их разговора всплыл весьма занимательный факт. Оказалось, что в свою студенческую бытность о. Артемий (некогда – просто, Артём) имел удовольствие трудиться на производственной практике в Прошмыркине. А когда доподлинно точно выяснилось, что они с Федей даже немного знакомы, поскольку оба любили посещать танцы в местном клубе, разговор немедленно перешёл в лирико-ностальгическое русло. Это послужило поводом к обоюдному решению «причаститься» во здравие и за упокой общих знакомых.

В тот же час местная, общепризнанная самогонных дел мастерица бабка Акулина (за безбожные цены на первач в определённых кругах именуемая «Акулой»), прослышав о прибытии в деревню духовного лица, опрометью поскакала к усадьбе Колотушкина. Ещё на дольних подступах к дому она услышала доносящееся из окна стройное хоровое пение. Акулина тут же смекнула, что батюшка у Феди правит молебен. Перейдя на степенный шаг, со смиренным видом она направилась к дверям, жаждая удостоиться батюшкина благословения и отпущения грехов, поднакопившихся за истекший квартал.

Но, лишь шагнув в сени, Акулина сразу же поняла, что совершенно напрасно в такую жару дегустировала свою продукцию, из-за чего её, и без того туговатый слух, не уловил мотива и смысла исполняемого «хорала». Пели-то, и впрямь, стройно и задушевно, только нечто, совсем не похожее на благопристойное «Иже херувимы»:

– …Вспоминай, коли дру-гая-а-а-а, друга ми-и-ло-ва-а лю-бя-а-а-а-а, будет песни петь играя на коле-е-нях у-у те-бя-а-а-а-а…

– Тьфу, прости Господи! – всплеснула руками остолбеневшая старуха. – Ох, силён! Ох, силён враг рода человеческого, бес окаянный. Ужо и батюшку, гляди-ко попутал…

Приблизительно это же самое, полчаса спустя, прижимая руки к сердцу, отец Артемий объяснял инспектору ГАИ. Но лейтенант был суров и непреклонен. Игнорируя ссылки батюшки на Священное Писание и Заповеди Божии, он приводил свои – на ПДД и КоАП, в соответствии с которыми стоял вопрос об изъятии водительских прав и иных, не менее грустных последствиях. Однако когда инспектор узнал, куда и к кому ездил батюшка, то, немного поколебавшись, всё же, сменил гнев на милость (блин, как можно наказывать человека, побывавшего на территории, где нечисти – как снега зимой?!!). Поэтому он ограничился лишь строгим внушением о пагубности дружбы с «зелёным змием», особенно, при управлении транспортным средством.

Этот акт милосердия столь растрогал о. Артемия, что он тут же, на месте, оптом отпустил добродетельному стражу дорожного порядка все былые и будущие грехи, в довершение, окропив святой водой служебный мотоцикл, полосатый жезл и даже кобуру с пистолетом. Но на первом же перекрёстке, трезво полагая, что «бережёного – Бог бережёт», свернул на просёлок, и добирался до дому окольными, травянистыми полевыми дорогами.