Захватив с собой четыре легкие пушки и нескольких канониров, Килинский хотел пробиваться по улице Подвал к Нове-Място, на помощь Сераковскому, но и там пройти не удалось. Прижатые ко рву и городской стене, москали огрызались, подобно волкам, затравленным собачьей сворой; пули и порох были уже на исходе, никаких приказов от вышестоящего начальства получить было невозможно; офицеры пребывали в растерянности, и каждый теперь боролся только за свою жизнь.

После того как русского подполковника, скакавшего за Бышевским, сдернули с коня и зарубили, сражение на Сенаторской возобновилось с новой силой. Кто где находится, понять было невозможно; совершенно неожиданно на узкой Козьей улице, идущей от Сенаторской к Краковскому предместью, Килинский наткнулся на москалей. Укрыться негде: с одной стороны – глухая стена усадьбы с нишами-часовенками, с другой – стена домов с накрепко запертыми дверями. Русские отступали, оставляя убитых; поляки шли по трупам и захватили две пушки и сотни ружей. Но Краковское предместье занял Сибирский полк генерала Милашевича, который атаковали дзялынцы. В переулках было не развернуться. Собрав несколько сот человек из разных цехов, Килинский повел их к Арсеналу, который безуспешно пытались отбить москали. Отогнав их несколькими залпами, им прокричали, чтобы они сложили оружие. Вместо этого охрипшие русские офицеры стали выстраивать остатки своих войск в боевой порядок. Новый залп, однако, возымел свое действие: солдаты начали бросать оружие и становились на колени, прося пощады. Офицеры метались между ними, крича, раздавая зуботычины – и тут поляки бросились вперед. Солдат обезоружили и отвели в цейгауз; офицеров убили на месте. Опьяненные кровью, уверовавшие в свою непобедимость мастеровые толпой отправились через Саксонскую площадь, мимо Брюлевского дворца, на Свентокрыжскую – пособить полку Дзялынского.

Засевшие на колокольне собора Святого креста граждане меткими выстрелами отправили к праотцам русских канониров, погасив фитили (узнать бы их имена – за кого Бога молить), и началась рукопашная. Прямо на Килинского бежал русский генерал, и Ян уже примеривался, как рубанёт его саблей, но его опередил кузнец, размахивавший железной шиной, точно палицей. К концу сражения от дзялынцев осталась едва ли половина; граждан тоже было перебито немало, и всё же они торжествовали победу. Первый смотр своей армии Килинский устроил у колонны короля Сигизмунда возле Королевского замка.

Острие косы старого Кроноса, держащего на своей согбенной спине небесную твердь, соскользнуло на цифру Х – десять часов. По всем залам Королевского замка началась мелодичная перекличка часовых механизмов. Амурчики в колеснице, запряженной собаками, вызванивали французскую песенку, бывшую в моде в 1757 году. Раньше эта мелодия всегда возвращала Станиславу Августу улыбку, сегодня же только усилила острое чувство тоски. Он встал с кресла и подошел к окну своего кабинета, откуда была видна Висла. Вот плывет какая-то лодка под треугольным парусом… На том берегу волов пригнали на водопой… В прихожей послышался шум голосов, в дверь робко постучали.

– Что там ещё? – спросил король, не оборачиваясь.

Дежурный офицер был смущен и толком не мог объяснить, в чём дело. Видя, что король уже теряет терпение, он наконец сообщил, что депутаты от восставших горожан привели во дворец героя дня – тамбурмажора, в одиночку отбившего пушку у русских, и просят его величество удостоить его аудиенции.

– С ума они, что ли, посходили! – взорвался Станислав Август. – Пусть убираются вон! Немедленно!