Спешу домой. Забиваюсь в автобус, над головой хрипит радио, слышу знакомое слово, – Атлантида.
Прислушиваюсь.
Не понимаю.
Что значит – тайфун, что значит – ушла под воду, так не бывает, так не может быть, так…
Оборачиваюсь, натыкаюсь на холодные взгляды. Ищу поддержки сам не знаю, у кого.
– Так это что получается… в Атлантиду… не поедем больше?
Люди фыркают.
– Ишь, размечтался…
– И сто лет не ездили, и еще столько не поедем…
– Выдумал тоже…
Выбегаю из автобуса, чуть не поскальзываюсь в весенней жиже, бегу к дому…
Звонок надрывается под моими пальцами.
Тишина в квартире.
Ключ не слушается, не попадает в замок.
Открываю.
– Мечта!
Первый раз зову её по имени.
– Мечта!
Легкий запах духов.
И всё.
Граница без границ
– Работа непыльная…
Вздрагиваю. Если говорят – работа непыльная, значит, что-то ужасное готовится. Не иначе.
Сержант смотрит на меня. Испытующе.
– Стрелять-то умеем?
– Обижаете. Как не уметь-то?
– Вон… – палец сержанта указывает на флюгер покосившегося дома на холме.
Целюсь.
Стреляю, ружье больно долбится мне в плечо, отступаю назад.
Пуля царапает черепицу.
– Нда-а, на троечку…
Сержант презрительно сплевывает.
– Да вы погодите, я сейчас… пристреляюсь…
– И долго ты пристре…
…флюгер слетает, сбитый моим выстрелом.
– Ай, молодца…
Улыбаюсь.
– Рад стараться.
– Откуда такой будешь-то?
– Из Самары я.
– Ой, Самара-городок…
Подхватываю:
– Беспокой-на-я-я-…
– Чш-ш-ш!
Сержант поднимает палец, прислушивается.
– Тише ты…
Замолкаю.
Ветер шевелит листья. Невидимая в зарослях птаха отстукивает чечетку, замолкает.
– Не… ничего… померещилось.
Киваю, померещилось, так померещилось.
– Ну, ты хоть понимаешь, что мы тут делаем?
Границу охраняем.
– Верно. Её, родимую. Смотрим, чтобы отсюда никто не перебрался…
– А сюда?
Сержант смотрит на меня, как на психа.
– Рехнулся, сюда… кто ж сюда переберется…
Киваю. Никто. Хотя не понимаю, почему.
Лес молчит.
Ждем.
Не знаю, чего.
Что-то мелькает за деревьями, сержант толкает меня в бок.
– Чего смотришь, стреляй, давай…
Вглядываюсь в темноту.
– Счас… из зарослей выберется…
– Не видишь? Эх ты, сокол… глаз-алмаз… ну жди, жди, пока он сбежит к черту…
Спохватываюсь:
– Так это же надо… стой, кто идет…
– Смеешься? Пока ты стойктоидекать будешь, он тебя и уложит к черту! Стреляй уже!
Стреляю уже. Что-то темное в кустах вздрагивает, подскакивает, бежит прочь, туда, за границу, бежит…
Стреляю снова.
Снова.
Ружье бьет в плечо, больно, сильно, смотрю на сержанта, ну только посмей тявкнуть, что ружье тяжелее меня самого…
Что-то подстреленное падает на траву, что-то огромное, массивное, на человека не похожее, да не человек это, и близко не человек, людей таких размеров не бывает.
Осторожно спрашиваю.
– А… а что мы убили-то?
– Тебе-то что, убили и убили… смотри давай в оба… хоть одну тварь проморгаешь, получишь у меня…
Сержант не договаривает, целится, сбивает выстрелом ночную птаху, – взвиваются в воздух перышки.
Не выдерживаю:
– Чего патроны-то тратить?
– Чего-чего, русским по белому сказано, не пускать никого!
Киваю. Русским так русским, по белому так по белому. Хоть по черному. Хоть по серо-буро-малиновому.
Идем вдоль границы. Называется обход. Что-то хрустит под ногами, доски, обломки чего-то, не пойми, чего, битые стекла, куски кирпичей. Чуть не проваливаюсь куда-то в никуда, чуть не напарываюсь на арматуру, сержант подхватывает меня, куда прешь-то, ноги лишние, что ли, всего-то две…
Прислушиваюсь.
Делаю знак.
Сержант тут же замирает, дает тишину.
Ждем.
Что-то массивное продирается сквозь кусты. Стреляю, раз, другой, третий, звенит разбитое стекло, откуда там вообще разбитое стекло…
– Не подбил, – равнодушно замечает сержант.