– Ты хорошо сделал, каназ, что заключил с нами мир, – говорил Тогорта, отхлёбывая кумыс и лукаво посмеиваясь.

Был роскошный пир, лилось вино, подавались обильные яства. Молодые половчанки, тонкостанные, красивые, с неизменными заискивающими улыбками на лицах, подавали кушанья. Иванко Захариич, хорошо знавший половецкую речь, взялся толмачить и бойко переводил слова хана плохо понимающему молвь степняков Святополку.

– Сейчас ты увидишь свою невесту, каназ! – объявил наконец Тогорта. – И знай: моя дочь – не просто красавица! Она побывала в бою, владеет саблей и стреляет из лука лучше любого батыра!

«Верно, и наших ратников там, на Стугне, разила, тварь, – со злобой подумал Святополк, проникаясь к этой совсем незнакомой ему девушке ещё большей ненавистью. – Ничего, ничего, князь! – попытался в мыслях он ободрить сам себя. – Всё это пройдёт! Даст Бог, будет у тебя и княгиня достойная, и чада. В сорок три года ничего ещё не потеряно».

Приложив руку к сердцу, он по-прежнему улыбался через силу и говорил, что обязуется дружить с ханом и его ближними людьми.

– Хочу иметь дружбу со столь доблестным воином, как ты, о хан! Вместе мы сокрушим всех наших врагов. И с тобой, отважный Боняк, я тоже буду пребывать в мире и союзе.

Тогорта и его сын в ответ сыпали слова с заверениями мира, Боняк же молчал, поджимая губы.

«А этот ворог более страшный и опасный, чем все остальные», – успел подумать Святополк, прежде чем Тогорта громко хлопнул в ладоши.

В шатёр вступила, закрывая лицо широким рукавом цветастого платья, молодая девушка. Вначале она немного оробела, но затем опустила руку.

– Айгюн! Любимая дочь! – принялся хвастаться Тогорта. – Её имя означает «Лунный день». Посмотри, каназ, как она красива!

Дочь Тогорты была довольно хороша собой, но назвать её красавицей можно было едва ли. У Айгюн были круглые щёки и широкий вздёрнутый нос. Глаза и волосы у девушки были светлые, вообще она сильно походила на отца.

«Подсунул худой товар, гад!» – Святополк снова через силу улыбался, прикладывал руку к сердцу, говорил о дружбе и союзе.

После долгих пиров русы отправились в обратный путь. Айгюн отказалась ехать в возке и взобралась на коня. Вместо дорогих платьев стан её облегла дощатая бронь, вместо убруса на голове красовался воинский шелом.

– На рать, что ли, собралась? – спросил через Захариича Святополк, подозрительно оглядев боевой наряд невесты.

– Я не доверяю тебе, каназ Свиатоплуг! Ты – враг моего отца! Сердце говорит мне, что твои слова о дружбе полны лжи и обмана! – нехотя перевёл слова девушки Иванко Козарин.

За весь дальнейший путь до Киева князь не обмолвился с невестой ни единым словом. В стольном же ханскую дочь сразу обступили попы и монахини и стали готовить её к скорому таинству крещения.

Святополк после короткого молебствия в соборе Софии поспешил на верхнее жило своего терема. Утопая в жарких объятиях любимой наложницы, он жаловался:

– Бог на меня прогневался, милая! Послал мне испытание тяжкое! Ненавижу, ненавижу сию поганинку! Изведу её, дрянь!

Чудинка ласково проводила ладонью по начинающим седеть волосам князя, огладила его долгую узкую бороду, грудным нежным голоском проворковала:

– То ничего, княже! Я ить у тя есь!

В объятиях красивой наложницы отходил Святополк от ненависти и злобы. Хотелось ему запереть дочь Тогорты где-нибудь в покое (а ещё лучше в келье монастырской) и жить вот с этой женщиной, такой податливой, близкой, готовой простить ему всякое прегрешение. Но, увы, так пока не выходило.

Дочь Тогорты получила при крещении имя Елена. В первую же брачную ночь супруги, вместо того чтоб совокупиться, подрались. Святополк долго старался скрывать у себя на щеке царапины, оставленные острыми женскими ноготками. Верный слуга по утрам смазывал ему лицо густым слоем целебной мази.