Она швыряла пучки соломы в противные усатые рожи.

Старший половец взмахнул нагайкой. Убить бы её, удавить, стерву ядовитую! Сказано ведь: злой дух создал баб! Но, помня грозное повеление Арсланапы: «Башкой за девку отвечаешь, Ехир!» – половец в бессильной злобе опустил плеть. Сильные грязные руки схватили Ольгу. Девушка отчаянно отбивалась, но её связали и бросили на колючую опротивевшую солому.

Казалось, никогда не кончится мучительная дорога, вечными будут скрип колёс, тряска и смрад от немытых годами тел. Но вот повозка остановилась. Один из половцев ножом разрезал верёвки, связывающие руки и ноги пленницы. Ольга осторожно сошла на землю. Голова её раскалывалась от боли и кружилась.

Воины ввели её в большую, украшенную звериными шкурами юрту.

– Здесь жить будешь, – сухо отрезал старший, сделав своим подручным знак удалиться.

Едва половцы вышли, как к боярышне подбежала молодая чернокосая половчанка, принесла ей цветастое яркое платье, шальвары и высокие кожаные сапоги. Заискивающе улыбаясь, она стала растирать занемевшие Ольгины ноги.

«Верно, служанка», – подумала Ольга и, отстранив её, выглянула из юрты. Тотчас у входа возникло узкоглазое усатое лицо.

«Сторожат, лиходеи! Да и куда ж бежать?!» – Окончательно уяснив всю безысходность своего положения, Ольга упала ничком на пушистый персидский ковёр и горько разрыдалась…

Вскоре в юрту к ней явились две женщины в шёлковых одеждах, все увешанные золотом – в перстнях, браслетах, гривнах[110], серьгах.

Служанка тихонько шепнула Ольге по-русски:

– Это жёны солтана, достопочтимая. Вон та, передняя, Кончака, старшая жена. Вторая – волошанка[111], дочь воеводы, любимая жена.

Кончака, полная немолодая половчанка, светловолосая и голубоглазая, видно, родом из «белых», левобережных куманов, с дебелым лицом, покрытым багровыми пятнами, уперев руки в бока, что-то отрывисто прохрипела на своём языке.

– Она спрашивает твоё имя, достопочтимая, – пояснила служанка.

Ольга ответила.

– Уруска, молодая уруска. – Солтанша закивала головой. – Ай, как нехорошо! Солтан не хочет нас больше. Мы надоели ему.

Она вдруг с негодованием, гневно размахивая кулаками, закричала на вторую жену.

Солтанши вышли, звеня золотом.

– Откуда ты знаешь нашу молвь? – удивлённо спросила Ольга черноглазую служанку.

– От русских невольниц. Их много было у солтана. Но ты – не невольница. Ты будешь жена. Главная жена. Старшая жена. Любимая жена. Солтану не нужна Кончака. Она старая, толстая, ленивая. Как жаба. Он хотел продать её беку. Никто не берёт. Никому не нужна Кончака. Она злая, сварливая. Но она дочь большого человека.

– А вторая жена? Волошанка?

– Она тоже была взята в полон. Как и ты. Тихая, робкая. Красивая. Ты подружишься с ней. Раньше солтан её очень любил.

Ольга молчала, кивая головой и вздыхая.

– Господи, спаси и помилуй! – Она перекрестилась и, склонив чело[112], зашептала жаркую молитву…

С наступлением холодов половецкий стан перекочевал на берег Донца, на зимовье. Однажды утром Ольгу разбудил громкий топот копыт. В юрту ворвался, весь в снегу, запыхавшийся Арсланапа. Вид его говорил о перенесённых невзгодах: под глазами висели тёмные мешки, подбородок разрезал сизый шрам, одежда была покрыта засохшей грязью.

– Как живёшь здесь, жена? – спросил он, устало усмехаясь.

– Я те не жена, выродок, убивец поганый! – ответила Ольга, взирая на него с нескрываемым презрением.

Заметив на одежде солтана вшей, она брезгливо наморщила носик.

– Фу! Тож мне, солтан выискался! Весь в грязи, вши по тебе ползают! Ступал хотя б помылся.

Не в силах более смотреть на Арсланапу, девушка отвернулась.