Из-за двери несется истошный вопль радиста:
– Держите его! Держите!
Внутри рубки радист. Он со сна, в одних плавках, не сводит глаз с пролезающего в дверь тигра. Руки радиста продолжают стучать ключом. Радист кричит:
– Держите! Я еще не передал сообщение!.. Ай!.. Еще минутку… Включаю трансляцию!
Радист вертит верньеры и выключатели на блоке трансляции. Он делает это, не сводя глаз с тигра. Тигр рычит и облизывается. Радист трясется, но продолжает выполнять свой долг.
В камбузе хозяйничают тигры. Один из них, весь перемазанный мукой, ступает по рассыпавшимся из ящика яйцам.
Кок Филиппыч сидит на крыше камбуза и с тоской смотрит на все это.
– Омлет сюрприз… – бормочет он.
На шее кока гирлянда сосисок. Он перебирает их, как четки. Из камбуза доносится богатырский чих, а из окон вылетают белые мучные облака.
Три матроса с топорами в руках осторожно крадутся вдоль палубы.
«Реквием» внезапно оборвался. Из репродуктора доносится хриплый и взволнованный голос радиста.
– Всем, всем!.. Спокойствие, товарищи! Нами вызван на помощь вертолет с укротителем… Приказ капитана: тигров ничем тяжелым не бить и шкур им не портить… Груз государственный и должен быть доставлен в целости и сохранности. Каждый зверь стоит сорок тысяч золотом.
Кок Филиппыч со вздохом втыкает в крышу камбуза свой страшный кухонный нож и взамен вооружается половником.
Три матроса вставляют топоры в пожарные щиты и скрываются в люке, захлопнув за собой крышку.
– Информирую о себе, – продолжает радист. – Передо мной крупный хищник… Его героически зажали дверью второй помощник и матрос первого класса Кныш… Ай! Держите его!.. У него слюна с клыков капает… Братцы…
И здесь что-то совсем неразборчиво – хрип, крик, звон. Затем как бы хруст разгрызаемых костей. И тишина. Гробовая.
Капитан опускает руки по швам. Скорбь на его лице. Старпом снимает фуражку. Ветер горестно треплет волосы моряков.
И вдруг опять голос радиста:
– Тигр достал лапой до плафона и раздавил лампочку… Так… Продолжаю передачу… Ай! Он лезет дальше! Кончаю передачу, ухожу через окно…
К борту подходит тигр, глянув вниз на Мотю, висящего на штормтрапе за бортом, он начинает лениво жевать трос, на котором держится трап. Мотя кричит.
– Товарищ, не жуйте трос… я же за борт свалюсь…
Корма. Боцман орет из своей клетки Шулейкину, сидящему в соседней:
– Окопался, укротитель!! Был бы я к тебе поближе!..
Он яростно трясет прутья клетки.
По палубе, спасаясь от двух тигров, скачет обезьяна. Пробегая мимо боцмана, она выхватывает из-под клетки, где сидел боцман, деревянный клин, швыряет в своих преследователей и уносится дальше. Клетка передвижная, на колесиках. Клин, как «башмак», удерживал ее на месте. Теперь из-за качки клетка, лишенная опоры, начинает двигаться.
Стукнувшись о клетку Шулейкина, она сбивает с места и ее. При легких кренах «Онегина» обе клетки раскатываются по палубе. Боцман и Шулейкин то съезжаются, то разъезжаются.
Вот клетка с боцманом подъехала к самому борту и нависла над пучиной.
– Амба! – шепчет Елисей Степанович и закрывает глаза. – Прощаю я тебя, Шулейкин.
Но вот обратный крен, и боцман отъезжает на середину палубы.
– Не прощаю, сукин ты сын! Укротитель липовый…
Теперь уже клетка Шулейкина балансирует у самого борта, покачивается, вот-вот рухнет за борт. Даже тигры наблюдают за этим с любопытством.
– Да, я, я во всем виноват! – кается Шулейкин перед лицом смерти. – Укротитель малярией заболел, а я за него вызвался!.. А моя профессия пищеблок. Я буфетчик. И домой захотел. По Одессе соскучился!.. Елисей Степанович, не поминайте лихом. Все-таки я был человек.