Упала, убитая горем, на шкуры и поняла, что не буду ничего делать, и завтра, скорей всего, тоже. Вот так проваляюсь денёк другой, истлею ближе к зиме.

По спине проехались горячие пальцы. Ему, наверно, было больно двигаться, но утешать принялся. И единственный доступный ему способ утешения — хороший трах. Только ошибся, мне была глубоко неприятна сложившаяся ситуация. Откинула его пальцы, а он руку мою ухватил у локтя и рывком повернул меня к себе, подкинув на свои ноги. Лихо так усадил верхом, я только ахнула.

— Не хочу, — окрысилась,  глядя в его полузакрытые глаза, а в ягодицы упёрся твёрдый член.

Дёрнулась, а он с силой руку скрутил и когтями в бедро впился. Ни одной эмоции на странном лице. Смотрел пристально, и всё.

— Я сейчас, как заряжу тебе прямо в рану, охренеешь! Отпусти, сказала!

Лихо оскалился и отшвырнул меня, скинув с кровати.

— Ублюдок, — обошла его и выхватила себе одну шкуру. — Животное.

Но что поделаешь. Пошла через час, когда джинсы высохли, чинить крышу, мне спать на полке, а в дыру дуло и капало иногда.

На улице заглянула в хлев. Столько дней здесь, а пока времени не было все помещения обследовать. В старом заброшенном козлятнике на стенах висело несколько заржавевших топоров и тесаков.  Кое-как взобравшись на крышу и забив оторванное железо на место, я вернулась в дом, полностью вооружившись.

Выронила свои находки из рук. В доме были открыты все окна, на стуле у печи сидел Ильич и вытягивал из своей израненной плоти мной затянутые кривые проволочки. От раны остался уродливый бугор, на волосатом торсе, руках и на шее  —  алые царапины. В общем, зверь был здоров, что оптимизма мне не прибавило. Больше всего убило, что на бёдрах его висела чёрная брезентовая тряпка— подобие юбки. Зря я топоры в дом принесла. Вот хрен его знает, что за существо: может, он ко мне  сейчас сексуальный интерес имеет, а с приходом зимы сменит его на гастрономический. Зря я с чистокровным человеком не ушла.

От этих мыслей стало мне одиноко и тоскливо, я пошарпала к своей полке. С трудом забравшись на неё, закуталась в шкуру и стала горевать.

13

Проснулась в этот день от жары, скинула с себя шкуру, скинула куртку и валялась в джинсах и футболке, отсыпаясь за всю свою жизнь. В доме опять топилась печь, и в этот раз пахло жареным мясом, очень вкусно. Можно было ещё полентяйничать и потом спуститься. Нормальная я девчонка, если и впадаю в уныние, то  только ненадолго.

Ильич, который умудрился так быстро встать на ноги, способствовал моему душевному блаженству. Это же круто,  валяться под потолком на широкой полке и знать, что делать ничего не надо и валяйся, сколько влезет.

Хозяин дома мало того, что поесть приготовил, уже куда-то сгонял и вернулся с прогулки, хлопнув дверью. Влетела в дом прохладная волна осеннего воздуха, и я нехотя повернулась к нему, очередной раз обалдев от его сногсшибательного вида. В чёрной юбке, с  голым торсом, он выглядел, как индеец-волк, украшенный черно-серым гребнем волос на голове и белёсой нечёсаной бородой. За поясом — опасные,  уже наточенные тесаки, в руке топор. Эдакое древнее языческое божество.

 Вот интересно, оно любить может? Не так, чтобы переспать и разбежаться, а горячо, самозабвенно, как порой люди любят и привязываются к своим парам.

А я? Могла бы я его полюбить, чтобы забыть о городе и всю себя ему отдать? Иногда мне казалось, заговори он со мной по-нормальному, убеди в искренности своих намерений, я бы рискнула.

Ильич поднял на меня горящие золотом глаза и подошёл ближе, замерев под моей полкой.

Так уж и быть, я просыпаюсь.