После очередной басовитой тирады украинца Воронцов повернулся, и его глаза встретились с моими. В моих был живой интерес, а в его… а в его… Большие, очень красивого разреза, чуть раскосые, эти глаза были словно подернуты мутноватой зеленой дымкой – как два омута спокойной и холодной воды, в которых за налетом ряски таится притягательная, жуткая, слепая бездна. И если она, эта бездна, открывается – то не отпускает уже никогда.

Опасные глаза.

Я почувствовала это сразу, хотя давно не видела ничего более безобидного, чем вполне заурядная, опрятная и банальная внешность этого человека.

Он сделал несколько шагов и оказался со мной лицом к лицу.

– Простите, мы с вами случайно не знакомы? – спросил он.

– Нет.

– Странно. У меня такое ощущение, что я вас уже где-то видел.

– В самом деле? Тогда это вдвойне странно, потому что у меня точно такое же ощущение.

– Простите?

– Я говорю, что если вы не видели меня воочию, то, наверно, видели во сне.

Он сказал это так просто и с такой милой улыбкой, что я была мгновенно покорена этой почти мальчишеской непосредственностью.

– А вы от скромности не помрете, – сказала я.

– Как раз наоборот. Вы просто меня плохо знаете.

– Вернее, совсем не знаю.

– Ну да. И как вам Питер? Вы ведь нездешняя, как я посмотрю?

– Да, нездешняя. А вы отсюда, да?

– Да.

– Нравится ваш город, нравится. Я тут часто бываю вообще-то. Если бы не этот туман противный, было бы вообще замечательно.

Воронцов пожал плечами:

– А вот я, как ни странно звучит, терпеть не могу этот город. Красивый – да. Но холодный. Как это в песенке из «Бандитского Петербурга»: «…вижу город, которого нет». Так?

– Да, примерно так. Только я про бандитов кино не люблю. Я на них в жизни налюбовалась, чтобы еще и в кино смотреть.

Воронцов медленно скользнул взглядом – взглядом такого свойства, который в любом другом мужчине меня взбесил бы, – и спросил:

– А вы много общались с бандитами?

– Приходилось.

– Я тоже.

Теперь уже пришла очередь моего пристального взгляда. Поскольку этот человек явно не походил на того, кто способен иметь плотные завязки с асоциальными элементами. Проще говоря, был не из той породы, чтобы «тереться» с бандюганами.

Он перехватил мой взгляд и понимающе улыбнулся:

– Нет, вы меня неправильно поняли. Просто я работаю парикмахером в салоне «Венеция». Туда любят ходить эти хлопцы. Правда, прически, которые я им делаю, большим разнообразием не отличаются – точно такие же делают в обычной парикмахерской за двадцать рублей, или сколько сейчас там… я не знаю. А у господ гоблинов насущная необходимость, чтобы их обкорнали под расческу за двадцать пять баксов. Снобизм душит, что ж вы хотите.

Я засмеялась.

– Знаете что? – сказал Воронцов. – Вам еще не надоело глотать туман? Лично я им уже досыта наелся.

– А я напротив – что-то проголодалась.

– Вот и отлично, – произнес он. – Как вы посмотрите на то, если я приглашу вас на обед в один маленький, но вполне приличный ресторанчик? Ничего, что я так бесцеремонно, а? – задал он второй вопрос, не дожидаясь, пока я отвечу на первый.

Я улыбнулась и кивнула…

* * *

– Давай перейдем на «ты».

Я взглянула на сверкнувшего своей неотразимой белозубой улыбкой Воронцова и, взяв со стола бокал с мартини, медленно выговорила:

– Ну что ж, Саша… давай. Откровенно говоря, мне как-то не по себе обращаться к тебе на «вы».

– А, внешность не располагает? – усмехнулся он. – Выгляжу молодо? Да я не такой уже и молодой: двадцать семь лет все-таки.

– На два года младше меня, – грустно сказала я.

Он опустил глаза, скользнув по моим пальцам, и я, перехватив этот взгляд, добавила: