После очередной басовитой тирады украинца Воронцов повернулся, и его глаза встретились с моими. В моих был живой интерес, а в его… а в его… Большие, очень красивого разреза, чуть раскосые, эти глаза были словно подернуты мутноватой зеленой дымкой – как два омута спокойной и холодной воды, в которых за налетом ряски таится притягательная, жуткая, слепая бездна. И если она, эта бездна, открывается – то не отпускает уже никогда.
Опасные глаза.
Я почувствовала это сразу, хотя давно не видела ничего более безобидного, чем вполне заурядная, опрятная и банальная внешность этого человека.
Он сделал несколько шагов и оказался со мной лицом к лицу.
– Простите, мы с вами случайно не знакомы? – спросил он.
– Нет.
– Странно. У меня такое ощущение, что я вас уже где-то видел.
– В самом деле? Тогда это вдвойне странно, потому что у меня точно такое же ощущение.
– Простите?
– Я говорю, что если вы не видели меня воочию, то, наверно, видели во сне.
Он сказал это так просто и с такой милой улыбкой, что я была мгновенно покорена этой почти мальчишеской непосредственностью.
– А вы от скромности не помрете, – сказала я.
– Как раз наоборот. Вы просто меня плохо знаете.
– Вернее, совсем не знаю.
– Ну да. И как вам Питер? Вы ведь нездешняя, как я посмотрю?
– Да, нездешняя. А вы отсюда, да?
– Да.
– Нравится ваш город, нравится. Я тут часто бываю вообще-то. Если бы не этот туман противный, было бы вообще замечательно.
Воронцов пожал плечами:
– А вот я, как ни странно звучит, терпеть не могу этот город. Красивый – да. Но холодный. Как это в песенке из «Бандитского Петербурга»: «…вижу город, которого нет». Так?
– Да, примерно так. Только я про бандитов кино не люблю. Я на них в жизни налюбовалась, чтобы еще и в кино смотреть.
Воронцов медленно скользнул взглядом – взглядом такого свойства, который в любом другом мужчине меня взбесил бы, – и спросил:
– А вы много общались с бандитами?
– Приходилось.
– Я тоже.
Теперь уже пришла очередь моего пристального взгляда. Поскольку этот человек явно не походил на того, кто способен иметь плотные завязки с асоциальными элементами. Проще говоря, был не из той породы, чтобы «тереться» с бандюганами.
Он перехватил мой взгляд и понимающе улыбнулся:
– Нет, вы меня неправильно поняли. Просто я работаю парикмахером в салоне «Венеция». Туда любят ходить эти хлопцы. Правда, прически, которые я им делаю, большим разнообразием не отличаются – точно такие же делают в обычной парикмахерской за двадцать рублей, или сколько сейчас там… я не знаю. А у господ гоблинов насущная необходимость, чтобы их обкорнали под расческу за двадцать пять баксов. Снобизм душит, что ж вы хотите.
Я засмеялась.
– Знаете что? – сказал Воронцов. – Вам еще не надоело глотать туман? Лично я им уже досыта наелся.
– А я напротив – что-то проголодалась.
– Вот и отлично, – произнес он. – Как вы посмотрите на то, если я приглашу вас на обед в один маленький, но вполне приличный ресторанчик? Ничего, что я так бесцеремонно, а? – задал он второй вопрос, не дожидаясь, пока я отвечу на первый.
Я улыбнулась и кивнула…
– Давай перейдем на «ты».
Я взглянула на сверкнувшего своей неотразимой белозубой улыбкой Воронцова и, взяв со стола бокал с мартини, медленно выговорила:
– Ну что ж, Саша… давай. Откровенно говоря, мне как-то не по себе обращаться к тебе на «вы».
– А, внешность не располагает? – усмехнулся он. – Выгляжу молодо? Да я не такой уже и молодой: двадцать семь лет все-таки.
– На два года младше меня, – грустно сказала я.
Он опустил глаза, скользнув по моим пальцам, и я, перехватив этот взгляд, добавила: