Чем запах детских дней.
Все, чем согрела жизнь меня.
Я растерял – и пусть!
Вот даже Блока больше я
Не помню наизусть.
И стало тесно от могил
На дальнем берегу.
…Я всех, я все похоронил,
А это – не могу!
*
Когда я думаю, что вот
Там все теперь не так,
И тот, кто песни там поет,
Не близок мне никак;
Со мною августовским днем
Не вспомнит злую весть,
Не скажет: «Вот сейчас, вдвоем,
“Костер” бы перечесть!»
Когда я вспомню, что поэт,
Что всех дороже мне,
Убит, забыт – пропал и след! —
В своей родной стране;
Что тот, кто нам стихи сложил
О чувстве о шестом, —
И холмика не заслужил
С некрашеным крестом;
Что даже в эти, в наши дни
На невском берегу
Его и мертвого они
Как волка стерегут —
Тогда я из последних сил
Кричу его врагу:
Я всем простил, я все простил,
Но это – не могу!
1955
150
Те пармские фиалки на окне,
Что выходили на Неву, завяли.
Их нет давно. И нет Невы. И нет
Меня, которого узнал едва ли б,
Когда бы нынче встретил. Он хранил
Еще наивность детства, нежность, жалость,
Писал стихи и девушку любил,
Что, – нет, не с ним, – с другими целовалась.
Где он теперь? Его давно уж нет.
Его убили. Нет, совсем не люди.
Так просто где-то затерялся след,
И лучше мы о нем совсем забудем.
А то он будет ночью в дверь стучать,
Заглядывать в окно, слезлив и жалок,
И требовать любви, Невы, фиалок…
А что ему ответить? Что подать?
1955
151
О, только бы припомнить голос твой —
Тогда я вспомнил бы и этот город.
И реку (не она ль звалась Невой?).
И колоннаду грузного собора.
И тонкий шпиль в морозной вышине.
И сад в снегу такой нелетний, голый…
О, если б голос твой припомнить мне.
Твой тихий голос, твой далекий голос!
Что это все мне без него? А он…
Он потонул, как все тогда тонули:
Без крика, без письма, без похорон,
В тифозной качке, в орудийном гуле,
С последней шлюпкой, на крутой волне
Отчалившей от ялтинского мола…
О, если б голос твой приснился мне,
Твой дорогой, твой потонувший голос!
1955
152. Весной
Уже серебрятся ветки
У старых печальниц-ив,
Вздох ветра сквозь ельник редкий
Так нежно-красноречив.
Настойчивей стали реки,
Податливей – берега.
…Лишь повесть о человеке
Мучительна и долга.
А здесь все быстрей и проще,
Все радостнее стократ:
Легко зеленеют рощи,
Легко расцветает сад.
А сколько душе скитаний
Покамест она пройдет
Как этот подснежник ранний.
Сквозь этот тяжелый лед!
1954
153. Чистота
Есть недоброе что-то в том.
Что к себе чистота нас манит.
Чистота… Кто ее тайком
Не растопчет и не обманет?
Упоительнее всех нег
С чистотой быть беспечно-грубым:
Резать лыжами свежий снег
И девичьи неволить губы.
Будь названье твое цветок.
Утро, девушка иль страница —
Чистота, твой недолог срок,
Он всего лишь мгновенье длится.
Почему везде и во всем
Чистота или вся в былом,
Иль вот-вот облететь готова
От дыхания, взгляда, слова…
Чистота, как тебя сберечь,
Братом рядом с тобою лечь?
1955
154
Дряхлеют вечные слова.
И страшно пользоваться ими.
Они порой едва-едва
Живут под пальцами моими.
Напишешь и глядишь: уже
Они тускнеют на странице.
О, сердце, будь настороже.
Подумай, стоит ли трудиться?
Сердить людей, сердить богов,
Противоречить всем законам,
Чтоб мутной изморозью слов
Растаять на стекле оконном.
1953
155
С тех пор, как сердце заблудилось,
А тело продало меня —
Так хороша простая милость
Нетрудно прожитого дня.
Он начался кустом сирени
За приотворенным окном
И был без писем, без мигрени,
Без сожалений о былом.
Вот он уходит, потревожен…
Опять уже щемит виски…
Возьми меня с собою тоже
Туда, где все, как ты, легки.
1955
156
Вот она идет со мною рядом.
Девушка с «Онегиным» в руке.
Мы заброшенным спустились садом.
Мы выходим к дремлющей реке.
Растянулись на ковре весеннем.
Оба в золоте и синеве.
И пока презрительный Евгений