Рычали краны и прицепы
Собою стройки бороздили
Эфир? «Хованщины», «Мазепы»…
А вдалеке кирпич носили…
Отец мой, в гимнастёрке новой
Журнал он «Радио» читает
А мать стоит на всё готовой,
Но для чего, сама не знает…
По-деловому ездят «кары»
По набережной, где река
Лежит пустая… За бульвары.
А ну-ка выпьем коньяка!
За тех, кто жил, их больше нету
За женщин в ботиках, отцов,
Тех, чей сапог топтал планету
За этих русских храбрецов
Ведь все ушли в конце концов…
Фифи (вид из спальни)
Она на чёртика похожа!
Промежность кремом натирает
Видна мне, как, согнув в прихожей
Колени, в туалет шагает…
Она – моя большая драма
Она – последняя быть может
Моя возлюбленная дама.
Ведь жизни путь-то мною прожит?!
А я в постели пребываю,
Я жду её, сейчас вернётся
Из темноты я наблюдаю,
Как на свету ей всё неймётся.
В век маньеризма эту деву
Живописали бы охотно.
Тонка, изящна, бёдра, чрево, —
Всё хорошо бесповоротно.
На грациозных и высоких
Ногах несётся груша-попа
Там, в недрах жарких и глубоких
Для каждого быка – Европа
Черноволосое отродье!
Еврейка Древнего Египта
Тобой любим я даже вроде,
О, дочка Сциллы и Харибта!
Из окна
Заходит солнце. Дом восточный
Дом генеральский, сильный, прочный
На набережной освещён
Стал бледно-жёлтым, сильный он.
А я, которого квартира
В юго-восток обращена
Слежу с вниманьем командира
На небеса, на времена
Там неба синяя туника
Там пара пятен облаков
Там происходит зло и дико
Общенье бесов и богов
Вниз падает незримый демон
Природа в рёв! Природа в вой!
И мы не знаем точно, где он
Но был визгливый и живой…
Там лапок точки и тире
Там бог клюющий падишаха
И обнажённая, как Маха
У Гойи, стрижена каре
Плывёт Фифи на небосклоне
Лежит, обрублен её хвост,
Бледны её глаза, ладони
Иссечены кнутом корост…
Заходит солнце. Дом восточный
Дом, помещённый над рекой —
Москвой и жёлтый и порочный,
Покрытый солнечной корой.
Послужит местом, где девица
Фифи опустится, вздохнёт
Черноволоса, бледнолица
Через чердак ко мне войдёт…
«От императорского Рима…»
От императорского Рима
В Москве нет ничего, пойми!
Здесь женственность неоспорима
Лишь громко хлопают дверьми,
Но мужественности ноль здесь, Дима!
В Москве как будто бы в улусе
Приземистых сараев ряд
В метро Коляны и Маруси,
Сомкнувшись бёдрами, стоят.
Тот, кто не самка, тот кастрат.
Бездарный город! Монументы
Здесь редкость, если б не Сталин
То изучали бы студенты
Сплошную степь, а Кремль – один.
От императорского Рима
В Москве ну разве что есть МИД
Как храм Змеи, смотри-ка, Дима,
Он над Смоленкою висит.
Степей московских мёрзлый глянец
Мороза неживая гладь
В Москву приедет иностранец
Ну разве только умирать
А не средствасвои влагать…
Прекрасны наших женщин глуби
А вот земля у нас плоха
Шесть месяцев мы ходим в шубе
И нету лоз для коньяка…
Красотки наши безотказны,
Однако, как они глупы!
Мужчины русские бессвязны.
За Геркулесовы столпы.
Глянь внутрь свободных Португалий
Другая жизнь, цветёт лимон
А здесь ни пляжа, ни сандалий
И не танцуют вальс-бостон.
Фифи в Хельсинки
Фифи лежит, во сне я вижу,
С мужчиною большим и рыжим
Под потным этим простаком
И стонет от него тайком…
Фифи раскрыта как тетрадка,
Она забыла обо мне
Там в Хельсинки, под финном сладко
Язык плывёт в его слюне…
Его бесстыдный член в ней шарит!
Её в волнение привёл!
Сейчас ещё разок ударит,
Фифи слаба, ведь женский пол
Настроен на экстаз насилий,
Вот финн ушёл, она одна,
Стук в дверь. Открыла без усилий,
Шеф входит. К шефу, как жена…
Она, нагая, приникает,
А он её меж ног ласкает
И как собачку ставит в позу…
И членом мнёт, мерзавец, розу.
Идёт качание, долбёж…
Фифи, ты и ему даёшь?
Фифи с итальянцами
Вижу я международно
(в злые губки не целуй!)
Что в тебя вошёл свободно