“О день без страсти и без дум…”
О день без страсти и без дум,
Старинный и весенний.
Девического платья шум
О ветхие ступени...
2 января 1914
“Над Феодосией угас…”
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.
И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.
Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.
Феодосия, 14 февраля 1914
С. Э.
Я с вызовом ношу его кольцо
– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. —
Его чрезмерно узкое лицо —
Подобно шпаге.
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза – прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями распахнутых бровей —
Две бездны.
В его лице я рыцарству верна.
– Всем вам, кто жил и умирал без страху. —
Такие – в роковые времена —
Слагают стансы – и идут на плаху.
Коктебель, 3 июня 1914
АЛЕ
1. “Ты будешь невинной, тонкой…”
Ты будешь невинной, тонкой,
Прелестной – и всем чужой.
Пленительной амазонкой,
Стремительной госпожой.
И косы свои, пожалуй,
Ты будешь носить, как шлем,
Ты будешь царицей бала —
И всех молодых поэм.
И многих пронзит, царица,
Насмешливый твой клинок,
И все, что мне – только снится,
Ты будешь иметь у ног.
Все будет тебе покорно,
И все при тебе – тихи.
Ты будешь, как я – бесспорно —
И лучше писать стихи...
Но будешь ли ты – кто знает —
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.
5 июня 1914
2. “Да, я тебя уже ревную…”
Да, я тебя уже ревную,
Такою ревностью, такой!
Да, я тебя уже волную
Своей тоской.
Моя несчастная природа
В тебе до ужаса ясна:
В твои без месяца два года —
Ты так грустна.
Все куклы мира; все лошадки
Ты без раздумия отдашь —
За листик из моей тетрадки
И карандаш.
Ты с няньками в какой-то ссоре —
Все делать хочется самой.
И вдруг отчаянье, что “море
Ушло домой”.
Не передашь тебя – как гордо
Я о тебе ни повествуй! —
Когда ты просишь: “Мама, морду
Мне поцелуй”.
Ты знаешь, все во мне смеется,
Когда кому-нибудь опять
Никак тебя не удается
Поцеловать.
Я – змей, похитивший царевну, —
Дракон! – Всем женихам – жених! —
О свет очей моих! – О ревность
Ночей моих!
6 июня 1914
П. Э.
1. “День августовский тихо таял…”
День августовский тихо таял
В вечерней золотой пыли.
Неслись звенящие трамваи,
И люди шли.
Рассеянно, как бы без цели,
Я тихим переулком шла.
И – помнится – тихонько пели
Колокола.
Воображая Вашу позу,
Я все решала по пути:
Не надо – или надо – розу
Вам принести.
И все приготовляла фразу,
Увы, забытую потом. —
И вдруг – совсем нежданно! – сразу! —
Тот самый дом.
Многоэтажный, с видом скуки...
Считаю окна, вот подъезд.
Невольным жестом ищут руки
На шее – крест.
Считаю серые ступени,
Меня ведущие к огню.
Нет времени для размышлений.
Уже звоню.
Я помню точно рокот грома
И две руки свои, как лед.
Я называю Вас. – Он дома,
Сейчас придет.
“Пусть с юностью уносят годы…”
Пусть с юностью уносят годы
Все незабвенное с собой. —
Я буду помнить все разводы
Цветных обой.
И бисеринки абажура,
И шум каких-то голосов,
И эти виды Порт-Артура,
И стук часов.
Миг, длительный по крайней мере —
Как час. Но вот шаги вдали.
Скрип раскрывающейся двери —
И Вы вошли.
“И было сразу обаянье…”
И было сразу обаянье.
Склонился, королевски-прост. —
И было страшное сиянье
Двух темных звезд.
И их, огромные, прищуря,
Вы не узнали, нежный лик,
Какая здесь играла буря —
Еще за миг.