И обо всех – в аллеях и в гостиных —

Вас жаждущих глазах.

И о сердцах, которых – слишком юный —

Вы не имели времени прочесть

В те времена, когда всходили луны

И гасли в Вашу честь.

Я думаю о полутемной зале,

О бархате, склоненном к кружевам,

О всех стихах, какие бы сказали

Вы – мне, я – Вам.

Я думаю еще о горсти пыли,

Оставшейся от Ваших губ и глаз...

О всех глазах, которые в могиле.

О них и нас.

Ялта, 24 сентября 1913

Я подымаюсь по белой дороге,

Пыльной, звенящей, крутой.

Не устают мои легкие ноги

Выситься над высотой.

Слева – крутая спина Аю-Дага,

Синяя бездна – окрест.

Я вспоминаю курчавого мага

Этих лирических мест.

Вижу его на дороге и в гроте...

Смуглую руку у лба...

– Точно стеклянная на повороте

Продребезжала арба... —

Запах – из детства – какого-то дыма

Или каких-то племен...

Очарование прежнего Крыма

Пушкинских милых времен.

Пушкин! – Ты знал бы по первому взору,

Кто у тебя на пути.

И просиял бы, и под руку в гору

Не предложил мне идти.

Не опираясь о смуглую руку,

Я говорила б, идя,

Как глубоко презираю науку

И отвергаю вождя,

Как я люблю имена и знамена,

Волосы и голоса,

Старые вина и старые троны,

– Каждого встречного пса! —

Полуулыбки в ответ на вопросы,

И молодых королей...

Как я люблю огонек папиросы

В бархатной чаще аллей,

Комедиантов и звон тамбурина,

Золото и серебро,

Неповторимое имя: Марина,

Байрона и болеро,

Ладанки, карты, флаконы и свечи,

Запах кочевий и шуб,

Лживые, в душу идущие, речи

Очаровательных губ.

Эти слова: никогда и навеки,

За колесом – колею...

Смуглые руки и синие реки,

– Ах, – Мариулу твою! —

Треск барабана – мундир властелина —

Окна дворцов и карет,

Рощи в сияющей пасти камина,

Красные звезды ракет...

Вечное сердце свое и служенье

Только ему, Королю!

Сердце свое и свое отраженье

В зеркале... – Как я люблю...

Кончено... – Я бы уж не говорила,

Я посмотрела бы вниз...

Вы бы молчали, так грустно, так мило

Тонкий обняв кипарис.

Мы помолчали бы оба – не так ли? —

Глядя, как где-то у ног,

В милой какой-нибудь маленькой сакле

Первый блеснул огонек.

И – потому что от худшей печали

Шаг – и не больше – к игре! —

Мы рассмеялись бы и побежали

За руку вниз по горе.

1 октября 1913

Ах, несмотря на гаданья друзей,

Будущее – непроглядно.

В платьице – твой вероломный Тезей,

Маленькая Ариадна.

Аля! – Маленькая тень

На огромном горизонте.

Тщетно говорю: не троньте.

Будет день —

Милый, грустный и большой,

День, когда от жизни рядом

Вся ты оторвешься взглядом

И душой.

День, когда с пером в руке

Ты на ласку не ответишь.

День, который ты отметишь

В дневнике.

День, когда летя вперед,

– Своенравно! – Без запрета! —

С ветром в комнату войдет —

Больше ветра!

Залу, спящую на вид,

И волшебную, как сцена,

Юность Шумана смутит

И Шопена...

Целый день – на скакуне,

А ночами – черный кофе,

Лорда Байрона в огне

Тонкий профиль.

Метче гибкого хлыста

Остроумье наготове,

Гневно сдвинутые брови

И уста.

Прелесть двух огромных глаз,

– Их угроза – их опасность —

Недоступность – гордость – страстность

В первый раз...

Благородным без границ

Станет профиль – слишком белый,

Слишком длинными ресниц

Станут стрелы.

Слишком грустными – углы

Губ изогнутых и длинных,

И движенья рук невинных —

Слишком злы.

– Ворожит мое перо!

Аля! – Будет все, что было:

Так же ново и старо,

Так же мило.

Будет – с сердцем не воюй,

Грудь Дианы и Минервы! —

Будет первый бал и первый

Поцелуй.

Будет “он” – ему сейчас

Года три или четыре...

– Аля! – Это будет в мире —

В первый раз.

Феодосия, 13 ноября 1913

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,

Сияло и рвалось: