Приглашений приехать выступить, рассказать было тысячи. Приглашали их на блины, на клубнику, на баню, на чай и на чарку, на воблу и на рыбалку, на устные журналы и комсомольские огоньки.

Одно приглашение было из Лондона. Тут каждый год собирают людей, проявивших высокое мужество в спорте. Они полетели в Лондон. И можно сказать с удовлетворением, достойно представляли свою страну. Их портреты и статьи о них с огромными заголовками появились в газетах. Они побывали в музеях, встречались с учеными. Встретились и с такими же «добровольными ходоками по бездорожью». В числе их приятных знакомых был англичанин – мальчик двенадцати лет, переплывший Ла-Манш, и «коллега» по Арктике японец Уэмура, достигший годом раньше полюса на собачьей упряжке.

С Уэмурой им было о чем говорить. Белоснежная скатерть, за которой сидели «семь» и «один», без усилий воображения превратилась в карту белых пространств. «Я шел вот так…», «А мы отсюда…», «У меня с Арктикой есть еще счета», – сказал Уэмура. «И мы собираемся…» Много было вопросов друг к другу. Потом снимались. Рядом с высоким Шпаро японец выглядел почти мальчиком. «Преимущество! Надо меньше продуктов в пути», – смеялся сам Уэмура.

Расстались друзьями и с Лондоном, и с Уэмурой. И сразу, как прилетели в Москву, поехали в Ивантеевку. Приглашение «на блины» от ребят техникума Ивантеевки они получили радиограммой на полпути к полюсу. «Там, на холоде, слово «блины» и забота ребят нас всех растрогали. Решили: обязательно побываем!» Побывали они во многих других местах, близких от Москвы и далеких, в том числе побывали в академических городках Дубне, Обнинске, Пущине. Все хотели слышать землепроходцев, учиться у них, советоваться.

Наблюдая ребят, мы немножко тревожились. Подобно тому, как полюс магнитный не совпадает с географическим, конечный пункт их лыжни не совпадал с полюсом нравственным. Этот последний полюс лежал дальше во времени. Не пройдут ли мимо него? И если достигнут, то сумеют ли задержаться? Известно ведь: испытание медными трубами бывает для человека самым тяжелым, а нередко и роковым.

Нет, ничего не случилось – не зазнались и не сорвались. Отнеслись к неизбежной волне почитаний и внимания как люди зрелые, мудрые. Это, впрочем, естественно, потому что полюс успеха не был случаен. К нему шли не семьдесят шесть дней, а десять лет. Это и закалило, и многому научило. «Ребята, встречаться, беседовать, отвечать на письма, давать автографы мы обязаны, – сказал Шпаро. – Но ни минуты на это рабочего времени!»

Так и держались. Прежде всего обычные дела по профессии. Работать старались так, чтобы никто не сказал даже с сочувствием: «У них ведь столько забот…»

Такую жизнь легкой не назовешь. У каждого, исключая лишь неженатого Шишкарева, есть еще ведь и главная из забот – семья, дети. У Хмелевского – трое, у Шпаро – двое, у Мельникова – двое, у Давыдова – двое. И если уж стали отцы примером для многих, то, конечно, никак нельзя себя уронить в глазах растущего сына. Причем в делах прозаических, при хождениях в магазины с авоськой, в решении заковыристой задачки для пятого класса, при ремонте велосипеда, во время зарядки утром. Дети учатся у родителей ежечасно. (Двенадцатилетний Никита Шпаро, я заметил, даже голову держит чуть наклонив, как отец, когда думает, прежде чем что-то сказать). И ничего нет хуже, чем быть героем на людях и лишиться авторитета дома. Об этом они тоже помнили постоянно.

Была у них в этом послеполюсном году и забота особая – Отчет о походе. И они его сделали. Пятьсот страниц машинописного текста о том, как ведет себя организм человека в экстремальных условиях, как вело себя снаряжение; продукты, режим питания, психологический климат похода, опыт радиосвязи, наблюдения медика и общие наблюдения за природой, опыт преодоления препятствий – все это важно зафиксировать по горячим следам. И они это сделали добросовестно. Доклады семерки внимательно слушали в нескольких институтах. С ней беседовали министр морского флота, министр связи, вице-президент Академии наук СССР.