ДЕНЬ В МОСКВЕ.[603]

<Имянины в Москве 1808 года>.

– Очень, очень вам благодарен за себя и за именинниц, – говорил граф[604] Плохов, провожая до передней всех гостей, приезжавших поздравлять его, жену и дочь, – пожалуйста, приезжайте обедать. Вы меня обидите. Пожалуйста, пожалуйста, душевно прошу вас от всего семейства. – Эти слова, с одинаковой доброй, открытой улыбкой на бритом, полном и круглом лице, крепко пожимая руки и несколько раз кланяясь, граф говорил всем приезжавшим, а приезжала вся Москва. В гостиной сидела графиня, старшая дочь,[605] домашние и гостьи, всё утро сменявшие одна другую. Граф, проводив гостя, возвращался в гостиную, придвигал кресло к гостю или гостье, садился и, расставив ноги и положив на колени руку, счастливо улыбаясь, на дурном французском языке (он плохо говорил) советовался о погоде, опять звал обедать и опять шел провожать. А в длинной мраморной зале десятки официантов носили светлое, новое серебро, саксонской росписной фарфор, вазы плато, двигали столы и расстилали белейшие камчатные скатерти, в кухне в белых колпаках работали повара и поваренки на 60 персон. Дмитрий Васильевич – дворянин, заведывавший делами графа, руководя приготовлениями обеда, соображал и покрикивал.[606]

К подъезду подъезжали и отъезжали один цуг за другим. В гостиной сидели две гостьи дамы и шел тот обыкновенный разговор на французском языке, который затевают ровно настолько, чтобы иметь право, при первом молчании, встать, зашумев платьями, и пройти назад до передней и кареты.

Размер подлинника

Конец предисловия к «Войне и миру» и Имянины графа Простого в Москве 1808 года

Разговор шел о новости, занимавшей весь город, (богач, владелец поместий и сорока тысяч душ, был в Москве при смерти и ждали его сына из за границы)[607] казался оживленным, слышалось[608] вдруг несколько голосов женских, перебиваемых мягким мужским тенором графа. Слышались слова: il est au lit… <ça a été charmant> et la comtesse Apraksine… Princesse et Rasoumovsky et[609] талала талала-та Apraksine… потом, как это часто бывает, все замолчали. Граф уж хотел спросить, чтоб занять чем нибудь, у гостьи,[610] слышала ли она, что Кутузов проехал, как увидал, что графиня глядела, приятно улыбаясь, на гостью, но не скрывала, что ее не огорчит, ежели гостья теперь встанет. Граф оставил. Дочь девица уже оправляла платье, ожидая подъема матери, вдруг в соседней комнате грохот кресел, которые зацепил кто то на быстром беге, детской и юношеской хохот и топот сапог и башмаков обратил вниманье всех к двери. Вбежали почти все вместе: две девочки, одна тринадцати, другая пятнадцати лет и два[611] молодых человека, студент и офицер, лет по шестнадцати. Все остановились у дверей, удерживая хохот,[612] одна тринадцатилетняя именинница в белом кисейном платьице и длинных черных локонах, падающих на голые[613] полу-детские плечи, вбежала в гостиную и[614] встряхнула кудрями, взглянув на гостей, с испуганным и разгоряченным лицом[615] остановилась в середине[616] комнаты. Отец, мать и гости, все заговорили в одно время.

– А вот она, идите сюда, я вам ее подержу, – сказал граф, обнимая ее широко руками, еще добродушнее и веселее глядя на любимейшую дочь своими ясными голубыми глазами.

– Ma chère, il у a un temps pour tout,[617] – сказала графиня. – Ты ее всё балуешь, – прибавила, тоже улыбаясь мужу.

– Quelle délicieuse enfant!