… кончая:… Бонапарте велел изобресть предлог заговора, схватил в Баденском герцогстве мученика героя и убил его. – близко к тексту Русск. Вестн. T. I, ч. 1, гл. VI].

– Un bâton de gueules, engrêlé de gueules,[980] – пробурлил князь Иполит.

– Насколько справедливы все подробности этой встречи – я не знаю, так они мне переданы людьми верными, но положительно то, что я сам слышал из уст герцога. Он раз сказал нам: да, от меня зависело подставить к носу Буонапарте пистолет вместо флакона. Но еще положительнее то, – заключил vicomte, – что в этой истории характеры лиц мученика героя и злодея узурпатора совершенно верны. L'ange et le démon.[981]

Действие, произведенное рассказом vicomt'a, было полное. Разговор, которым владел он один во время рассказа, рассыпался на мелкий говор изящных проклятий и ругательств на[982] бедного Наполеона. Плохо было бедному Наполеону. И хорошо, что он не слыхал этих разговоров. Он впрочем не любил таких разговоров. И часто за такие, переданные ему, разговоры во Франции, так наказывал маркизов и виконтов, дюшес и графинь, что они вперед уж этого не делали, молчали. Тех же маркизов и виконтов, которые вели себя хорошо и не рассказывали таких историй, он награждал званиями камергеров, камер-фрейлин и т. д. при своем дворе. И таких, ведущих себя очень хорошо, было очень много, гораздо больше, чем таких, как vicomte. И Choiseul и Baroche Jaquelin и Chevreuse и с gueules d'azur и с bâton de gueules et de lys,[983] которые все знал князь Иполит, все так охотно пошли в придворную службу и прекратили рассказывать истории, что Буонапарте откровенно выразился, вспоминая свой призыв к дворянству Франции во время Египетской кампании и их отказ, что quand je leur ai montré le chemin de la gloire, ils n'en ont pas voulu. J'ai ouvert mes antichambres, ils se sont précipités en foule.[984] Так что в то время, как у Annette Д. его так бранили, он жил спокойно в Лувре, считая себя самым лучшим человеком Франции и законнейшим наследником Карла Великого.

Никто из присутствующих не только не признавал его императором, никто не признавал его даже[985] человеком. В глазах vicomt’a и его слушателей это был какой то изверг рода человеческого, Cartouche, Пугачев, Кромвель, до сих пор еще ускользавший от заслуженной петли, которая одна была для него достойным наказанием.

– Это ужасно! – говорила маленькая княгиня, что то скребя в своей работе иголочкой. – Quel monstre que cet homme![986] Неправда ли? Подвиньте мне эту свечу.

– L'assassinat du Duc a été plus qu'un crime, ça été une faute,[987] – сказал вдруг[988] князь Иполит, слышавший эту фразу в Париже.

– Да, но отчего ошибка? – спросил вдруг князь Андрей, с своей гордой манерой откидывая голову. Князь Иполит стал смеяться, глядя на свою правую руку.

– Надеюсь, что это было его последнее преступление, – сказала Annette Д.[989] – Les souverains ne peuvent pas laisser impuni un pareil crime et laisser un Néron souiller le trône de la France.[990]

– Государи пришлют посланников присутствовать при коронации[991] узурпатора, – сказал виконт иронически.

– Кроме России, – почти вскрикнула ожесточенная Annette Д.

– Что они сделали для Лудовика XVI, для Лудовика XVII, для королевы, для Madame Elisabeth? – ничего. Поверьте, ничего.[992]

– La tyrannie a toujours eut d'heureuses prémices,[993] – опять прочел он стихи из Британикюса.

– Да, счастливые начинания, – подхватила Annette, – но теперь дело дошло до той степени, что монархи не оставят этого. Война будет решительная и не может же, à moins que се ne soit une punition du ciel,