Ah, si j'étais homme!![847]

– Ну здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur.[848] Хотите чаю?

Так говорила фрейлина и приближенная императрицы Марьи Федоровны, отпросившаяся от службы на один вечер для того, чтобы сделать у себя в этот вечер un thé,[849] на который, разосланными накануне записочками с[850] красным лакеем, приглашены были, по мнению фрейлины, самые замечательные люди Петербурга, цвет общества, la crème de la société.[851] В записочках было написано: Si vous n'avez rien de meilleur à faire, Monsieur le comte или mon Prince, je serais bien charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures.

Annette D.[852]

[853] Кроме желания воспользоваться свободным вечером, Annette Д., может быть и не без основания, считала себя[854] государственным лицом, на котором лежали политические обязанности. Она желала сообщить впечатления, произведенные в ней последними известиями о пребывании Бонапарта в Италии, вчера только полученные при дворе императрицы Марьи Федоровны.[855] Некоторые из гостей, долженствовавших приехать на этот вечер,[856] принадлежали[857] к самым влиятельным придворным и государственным людям и все к одному и тому же лагерю, знаменем которого было убеждение в призвании России восстановить законность и святость самодержавия в Европе и презрение к Наполеону, называемому не иначе, как Буонапарте.

Разговор в этом обществе, конечно, происходил на французском и даже на том особенном французском языке, секрет которого, по мнению знатоков дела, теперь уже утрачен.

– Dieu! Quelle virulente sortie![858] – отвечал, тихо улыбаясь, тот, к которому была направлена речь фрейлины. Нисколько не смутясь такой встречей, вошедший, известный в то время сановник, в придворном шитом мундире, чулках, башмаках и звездах, подошел к Annette Д., поцеловал ее пухлую ручку, подставив ей свою надушенную и сияющую[859] белизной, даже между седыми волосами, лысину и сел подле нее.

– Avant tout, прежде всего, дайте мне чашку чаю, – сказал он, – потом, ежели вы обещаете взять назад вашу страшную угрозу – прогнать меня, я вам расскажу новость. Из за угрозы – ничего. Без угрозы – все.

– Хорошая новость для меня?

– Да.

– Постойте, успокойте меня, – Annette наливала чай из серебряного самовара – отчего вы в таком gala?[860] Надеюсь, что je ne vous en impose jusqu'à ce point,[861] – сказала она, указывая на его звезды и башмаки. – Вы верно хотите убежать от меня?

– А вечер английского посланника – нынче середа. Мне надо показаться там. Я поеду так поздно, как только можно.

– Я думала, что нынешний вечер отменен.

– Ежели бы знали, что вы этого хотите… – Князь был один с Annette Д. Он улыбался приятно и говорил приятные вещи,[862] но из за этой улыбки и слов совершенно ясно было видно его полное презрение к своей собеседнице, которое он не только не старался скрывать, но старался как будто выказать, говоря такие вещи, как то, что вечер посланника был бы отложен, ежели бы знали, что Annette Д. этого не хочет.[863] «Я государственный человек. Я дело делаю, а ты болтушка», казалось говорили все его приемы и, несмотря на то, он с почтительностью обращался к фрейлине и, перемешивая шуточками и глотками чаю, рассказал Annette Д. всё, что он знал о содержании депеши из Берлина, привезенной в тот день утром.

– Buonaparté a brûlé ses vaisseaux depuis l'affligeante événement d'Ettenheim,[864] – сказал князь. – Больше ждать нечего, кроме насилия во всех отношениях. Нынче утром на выходе я сказал это[865] H., а он видит еще возможность мира.

– Совершенно справедливо. Il a brûlé ses vaisseaux, il faut que nous brûlions les nôtres. A propos.