– Медленно?
Таксист энергично закивал, Лео еще раз поблагодарил, открыл дверцу и нырнул в метель. Он обожал свой город, перемешавший народы, культуры, языки и судьбы, великие и заурядные. Нью-Йорк всегда был и остается городом-вселенной. Он покинул машину в 22:30, она рванула прочь, как болид «Формулы-1», и исчезла в ночи, а он глядел ей вслед и чувствовал, что вернулся.
А вот наблюдателя с лицом узким, как бритва, который сидел в машине с погашенными огнями, не заметил.
4
Другое место, другой поезд.Beastie Boys, «No Sleep Till Brooklyn»[18]
Таксист высадил ее у «Плазы», на Пятой авеню, 768, на юго-восточном углу Центрального парка, в 20:53 по нью-йоркскому времени, в день вылета из Парижа: Лоррен «перепрыгнула» в другой часовой пояс, и к ее рабочему дню добавилось еще шесть часов.
Она сидела на заднем сиденье, спрятав лицо в воротник белого пальто, и через запотевшее стекло заново открывала для себя город. Лоррен в момент вернулась в зимы своего детства, когда шестилеткой лепила здесь снеговика с отцом и очередной «мамой», то ли второй, то ли третьей по счету. Она вспомнила, как стояла босиком, в бумазейной пижамке, у окна своей холодной детской и любовалась волшебными пушистыми снежинками, падавшими с неба на Восточной Семьдесят третьей улице.
Детство Лоррен было одиноким, няньки были ей ближе родителей, много долгих и скучных часов прошли в коридорах и пустых комнатах особняка, слишком большого и слишком безмолвного для девочки ее возраста. Компанию Лоррен составляли куклы, плюшевые любимцы и книги. В это трудно поверить, но всякий раз, возвращаясь в Нью-Йорк, она вспоминала одно и то же; вот и сейчас, в желтой машине, едва не задохнулась под лавиной чувств. Лоррен точно знала, что одиночество стало ее неотвязным спутником в раннем возрасте, и боялась, что не избавится от него в будущем.
И все-таки, ступив на тротуар, она испытала детскую радость, окунувшись в атмосферу царившего повсюду праздника. Разве может какой-нибудь город соперничать с Нью-Йорком? Час был поздний, но к «Плазе» возвращались после экскурсии последние коляски с пассажирами, укутанными в теплые пледы. Новогодние украшения и фонари блестели-сверкали, отражаясь от снега на тротуарах. Обстановка была неописуемая – как обычно в это время года.
Но завтра утром, на рассвете, колеса автомобилей превратят белое великолепие в жидкое грязное месиво, струи дыма из выхлопных труб отравят воздух, зазвучат пронзительные гудки клаксонов. И это тоже будет Нью-Йорк.
Лоррен подняла глаза на высокий фасад «Плазы», увенчанный угловой башенкой, словно бы шагнувшей с экрана фильма Джорджа Кьюкора[19]. Носильщик взял ее чемодан и провел в лобби, где стояла высокая сосна, украшенная тяжелыми гирляндами. Здесь останавливались Фрэнсис Скотт Фицджеральд с женой Зельдой и Майлз Дэвис[20], здесь снимали сцены из «Смерть идет по пятам», «Клан Сопрано» и «Мама, я снова опоздал на самолет»![21] Два Поля сделали чудесный подарок, зарезервировав номер в легендарном отеле. Так ей давали понять, что отныне она – босс со всеми полномочиями и… гигантской ответственностью на плечах. Эта мысль вызвала изжогу, но Лоррен сглотнула ее и бодрым шагом подошла к стойке портье.
Через десять минут она закрыла за собой дверь номера на шестом этаже с видом на парк. Кремовые стены, изголовье кровати с барочной позолотой, корзинка фруктов на мраморной столешнице комода – в этом декоре было своеобразное старомодное обаяние, отсылавшее к тем временам, когда Нью-Йорк еще был самой большой и самой знаменитой метрополией в мире.
Лоррен подошла к окну и раздвинула тяжелые портьеры. Центральный парк спал в декабрьской ночи, укутавшись белой шалью. Она подумала о тех, кто обречен оставаться на улице. «Богатые не имеют права грустить!» Она рассердилась, хотя мысль была идиотская, и вспомнила, что в детстве отец часто повторял ей, что начинал с нуля, что ничего никому не должен, что рос с пятью братьями и сестрами в жалкой сырой квартире, в доме недалеко от Пер-Лашез, в проезде Фоли-Реньо в Одиннадцатом округе Парижа. Он утверждал, что никогда не был счастливее… Даже став одним из именитейших галеристов Манхэттена, которого в узком кругу звали просто Французом, обожавшим женщин и коллекционировавшим не только картины, но и любовниц.