– Спасибо, сэр. Я рада, что вы подождали. Я так люблю ездить, – просияла Поллианна, когда он протянул руку, чтобы помочь ей влезть в двуколку.

– Правда? – улыбнулся доктор и на прощание кивнул головой молодому человеку на ступеньках. – Насколько я могу судить, есть много вещей, которые ты «любишь». Что ты скажешь? – добавил он, когда двуколка уже быстро катилась по дороге.

Поллианна засмеялась.

– Не знаю. Но, наверное, так и есть, – согласилась она. – Я люблю почти все, что есть жизнь. Но, конечно, я не очень люблю другие вещи – шитье, чтение вслух и все такое. Это – не жизнь.

– Не жизнь? А что же это тогда?

– Тетя Полли говорит, что все это «учит жить», – вздохнула Поллианна с печальной улыбкой.

Доктор улыбнулся опять, но чуть странно.

– Она так говорит? Да, другого я от нее и не ожидал.

– Да, – ответила Поллианна. – Но я думаю совсем по-другому. Я не считаю, что нужно учиться жить. Я, во всяком случае, этого не делаю.

Доктор глубоко вздохнул.

– Но, в конце концов, моя девочка, боюсь, некоторым из нас… приходится, – заметил он и замолчал.

Поллианна, украдкой бросив взгляд на его лицо, ощутила неясную жалость. Доктор казался таким печальным. И она с беспокойством подумала, как было бы хорошо, если бы она могла сделать что-нибудь для него. Вероятно, это и побудило ее робко заметить:

– Доктор Чилтон, я думаю, что работа врача – самая радостная на свете.

Доктор удивленно обернулся:

– Самая радостная? Когда я всегда и везде встречаю так много страданий?

Она кивнула.

– Я знаю, но ведь вы помогаете… разве нет? И конечно, вы этому рады! И поэтому вы счастливее нас всех, всегда.

Глаза доктора неожиданно наполнились горячими слезами. Жизнь его была очень одинокой. У него не было ни жены, ни дома, всего лишь две комнаты, которые он снимал в пансионе и которые служили ему одновременно и кабинетом. Его профессия была ему очень дорога. И теперь, когда он глядел в сияющие глаза Поллианны, у него было такое чувство, словно чья-то любящая рука неожиданно легла на его голову в благословляющем жесте. Он знал теперь, что никогда больше ни трудная дневная работа, ни утомительные ночные бдения не будут лишены для него этого вновь обретенного энтузиазма.

– Благослови тебя Бог, девочка, – сказал он срывающимся от волнения голосом, а затем с живой улыбкой, которую так хорошо знали и любили его пациенты, добавил: – Вероятно, и доктор так же, как и его больные, нуждается в глотке этого укрепляющего лекарства!

Слова его озадачили Поллианну, она погрузилась в задумчивость, из которой ее вывел бурундучок, перебежавший дорогу перед двуколкой.

Доктор высадил Поллианну у дверей ее дома, улыбнулся Ненси, которая выскочила на крыльцо, и быстро уехал.

– Я чудесно прокатилась с доктором, – объявила Поллианна, вбегая на ступени. – Он такой милый, Ненси.

– Да ну?

– Да. И я сказала ему, что его работа самая радостная на свете.

– Да что ты говоришь! Ходить к больным или, что еще хуже, к тем, которые не больны, но считают себя больными? – На лице Ненси изобразилось глубочайшее сомнение.

Поллианна радостно засмеялась:

– Вот-вот, это почти то же самое, что и он мне сказал. Но даже и здесь есть способ радоваться! Угадай!

Ненси сдвинула брови, размышляя. Ненси была понятливой и потому могла, как она считала, с успехом играть в игру. Она с удовольствием искала ответы на «задачки», как она называла вопросы Поллианны.

– О, нашла! – засмеялась она. – Противоположное тому, что ты говорила миссис Сноу.

– Противоположное? – повторила Поллианна, явно озадаченная.

– Да. Ты ей сказала, что она могла бы радоваться тому, что другие люди не такие, как она, не больные, да?