, отражали настроения местного купечества, заинтересованного в ослаблении позиций иностранных, в данном случае, русских купцов. После подавления восстания и «очищения» баббитского учения от антифеодальной направленности мирзой Хусейном Бехауллой, реформированное учение нашло поддержку в среде компрадорской буржуазии Ирана, особенно положение о неприкосновенности частной собственности. Несмотря на официальный запрет бехаизма, распространение духа коммерции в шиитской среде, совпавшее с государственными реформами мирза Таги хана (Эмир Низама), открывшего двери иностранцам – специалистам и коммерсантам, подготовило почву для экономического проникновения любой иностранной державы. В таких условиях расширение, или сокращение экономического присутствия в регионе стало напрямую зависеть от политического влияния и авторитета конкретной страны.

В 1847–1848 гг. по Хорасану прокатилась целая серия голодных бунтов, спровоцированных попыткой шахских властей изъять продовольствие для снабжения армии[49]. В январе 1848 г. волнениями были охвачены Решт и Тавриз: частью из-за агитации бабидов, частью из-за слухов о свержении шаха и вторжении туркменских боевых отрядов. Поскольку эти провинции входили в сферу влияния России, при дворе шаха возникли подозрения в причастности своего северного партнера к этим событиям. Этим не замедлили воспользоваться английские дипломаты, стоявшие за спиной «турецкой партии» при шахском дворе. По инициативе этой партии в неспокойные районы были отправлены мухассили – стражи порядка[50]. Появление представителей Каджаров в Астрабаде и Мазандеране с одной стороны, и распространение бабидских требований социальной справедливости, с другой, вынудили мелких землевладельцев (серкерде) и крупных землевладельцев искать поддержки и защиты у российских консулов. В частности, два крупнейших землевладельца Аббас Кули хан (сардар Лариджана) и мирза Мохаммедхан Кульбатский (владел берегом от Джагри-Кульбата до Ферахабада) в марте 1848 г. обратились к астрабадскому консулу Черняеву с просьбой о переговорах[51].

Оппозиционные землевладельцы заявили, что не доверяют Каджарам и бояться преследования со стороны правящей династии за свои связи с русскими. Владельцы предложили, не дожидаясь карательных мер, поднять против шаха восстание и признать Россию своим новым сюзереном. Они убеждали Черняева, что со времени нахождения Астрабада и Мазандерана под контролем российского правительства, сохранилось в здешних жителях убеждение, что «рано или поздно они должны сделаться российскими подданными»[52]. Оппозиционеры были уверены, что стоит только начать восстание и все местные серкерде поддержат эту идею[53]. О существе состоявшегося разговора Черняев информировал посла Долгорукого. Последний рекомендовал консулу любой ценой удержать местных жителей от бунта и проявлений недовольства центральным правительством[54].

Спустя четыре месяца в поддержку Баба, восстал Хорасан и мазандеранские серкерде присоединились к восставшим. Нейтралитет, проявленный русским дипломатическим корпусом во время бабидского восстания, имел для России двоякие последствия. С одной стороны, было завоевано доверие нового шаха Наср эд-Дина и его первого визиря мирзы Таги хана, с другой – потерян авторитет у части населения северных провинций и туркменских степей. В пику российской политике поддержки центральной власти, английское консульство, предоставило убежище мазандеранским бунтовщикам[55].

Таким образом, политика империи, проводимая русскими дипломатами и коммерсантами в период с 1829 по 1852 г. в северных провинциях Ирана оказалась крайне неэффективной. Финансовые потери, недальновидные шаги в таможенном и транзитном вопросах, недооценка международных обстоятельств, провал социальной программы в присоединенных землях, – все это стало причиной резкого падения авторитета империи и ее влияния.