«Собственно, а чего я ожидала? Что мы, после пятилетней разлуки, его ранения, операций, после того, что ему довелось испытать и увидеть на войне, вот так, с шутками-прибаутками будем пить чай с эклерами?! Получилось ровно обратное: я буквально врезалась с размаха в гранитную скалу и чуть поцарапалась, но это ничто по сравнению с его настоящими ранами; физическими и моральными тоже. Как будущий врач, я обязана выработать устойчивый иммунитет к человеческим страданиям, а иначе не смогу принимать правильные и своевременные решения по отношению к человеческим жизням. Наверное, именно так я и должна относиться сейчас к Северину.

На следующий день я все же решилась сходить, узнать, как у него дела. Даже если он не захочет видеть меня, я все равно пойду. На часах было 10:12, когда стоя у окна, я увидела Инну, выходящую из ворот дома напротив. Торопливыми шагами она пошла в сторону железнодорожной станции. Это перпендикулярно дороге, разделявшей наши с Северином дома, подойди я к окну на пару минут позднее, Инна скрылась бы за поворотом и исчезла из поля моего видения. Не раздумывая, я побежала за ней из дома в чем была: спортивном костюме и шлепанцах. К счастью, распогодилось; дождь прекратился и, наконец, выглянуло долгожданное солнце, но луж под ногами было немеряно, да и скользко до жути. Я крикнула в след, уходящей медсестре:

– Инна, подождите меня, пожалуйста!

Услышав мой голос, она обернулась и остановилась, дожидаясь меня. Я, обходя и местами перепрыгивая через лужи, вскоре поравнялась с ней.

– Вы на станцию? Я провожу вас. Извините, что задержала.

Инна махнула рукой:

– Уже опоздала, следующая электричка на Москву через 15 минут. Час пик прошел.

Я почувствовала себя виноватой:

– Извините еще раз, но я хотела спросить, как чувствует себя Северин…

– Ночь была тяжелой. Пришлось сделать еще инъекцию, но я сократила дозу. И, как он вчера улучил момент! Наверняка ваш приход лишь ненадолго оттянул задуманное им. Вы уж не выдавайте меня. Я не хотела помешать и присутствовать при вашем разговоре. Тем более заранее его предупредила, что вы обещали прийти. Он ждал и был в нормальном состоянии. Ничто не предвещало срыва. Сегодня Кирилл с ним сражаться будет.

Я опустила голову. Инна вздохнула:

– Что он для тебя значит? Наверняка ты не просто соседка?

Я молчала, а Инна продолжила:

– Самое грустное, что он одинок. У него никого нет из близких. Есть, вроде, родня в Америке, но это все равно, что их нет, как я попыталась у него узнать. Он не любит разговоры на эту тему.

– Что же делать? Он ведь и прогнать меня может?

– Может. Мы ведь тоже рядом с ним не будем вечно. А в больнице ему еще хуже. Кругом раненные. С него хоть гипс сняли.

– А он будет ходить?

– Он и сейчас потихоньку может, пока, правда, на костылях, потом на палку перейдет. С моторикой все в порядке. Не терпит гиперопеки и жалости. Гордый. Но стимула нет, что-то внутри у него сидит… заноза какая-то.

– Ну, причины объективные есть…

– Наверняка, есть еще и что-то личное. Но его не разговорить. Ты, вроде, говорила, что поступила в медицинский? – спросила Инна.

– Да, скоро учеба начнется.

– Наверное, с репетиторами занималась?

– Нет, сама. Я в интернате почти пять лет прожила, много занималась химией и биологией. В олимпиадах участвовала. Даже не знаю, приходить или нет сегодня?

– Сегодня не ходи. Приходи в мою смену, послезавтра. – Инна посмотрела на часы, – сейчас электричка подойдет. Ну, пока!

Попрощавшись с ней, я пошла назад, к дому.

Вечером за ужином Виктор Алексеевич глянул на меня с легким прищуром добрых карих глаз: